Франция. Оливковая ферма

Я опускаю голову и пристально разглядываю ковер. Повезло?

— Ты сказала Мишелю?

— Нет еще, — качаю я головой. — Похороны в следующий понедельник. Я поеду.

— Конечно. К тому времени ты и так уже уедешь отсюда. Ты хорошо поработала. Спасибо тебе.

Он неловко обнимает меня и уходит.

* * *

Дни идут один за другим, и каждый следующий в точности похож на предыдущий. На студии происходят непрерывные совещания, и пока наш продюсер с жаром защищает мой сценарий от бессмысленного нагромождения драк и погонь, на которых настаивают поляки, я молчу, тупо глядя на стол или на белые стены офиса. Все это меня уже не интересует, хотя я и помню, что от меня сейчас зависит работа очень многих людей. И что сценарий я посвятила своему отцу, которого больше нет.

К концу недели выясняется, что из Варшавы опять невозможно улететь. Ни за какие деньги. Я говорю, что в таком случае арендую машину и поеду на ней до Германии и полечу оттуда. Или пойду пешком. Я уже на грани истерики, но выход опять находится. На этот раз я полечу из Варшавы во Франкфурт, из Франкфурта в Ниццу, а уже из Ниццы — в Лондон. В Ницце мне придется провести ночь, а значит, хоть ненадолго, я смогу заехать домой. Сейчас для меня это особенно важно.

Я звоню Хашиа, чтобы предупредить о своем прилете, а он сообщает мне, что пропала Безимени. В перерывах между совещаниями с редакторами, бухгалтерами и художниками я обзваниваю все собачьи приюты на юге Франции. Собака нигде не появлялась. Я звоню в полицию и пожарным. Они тоже ее не видели. Вне себя от волнения, я звоню ветеринару, и он обещает, что вывесит фотографию Безимени во всех местных магазинах и у себя в лечебнице. На сердце у меня невыносимо тяжело.

Лазурный Берег приветствует меня ослепительным солнцем и тропической жарой. В Варшаве тоже было тепло, но там я почти не выходила на улицу и меня все время знобило, и только сейчас я с удивлением понимаю, что лето в разгаре. Наверное, впервые в жизни я чувствую себя чужой среди всего этого беззаботного курортного веселья. Только на нашей узкой дороге, бегущей по склону среди пламенеющих олеандров и небесно-голубых кустов плюмбаго, я начинаю понемногу приходить в себя, а при виде моих оливковых деревьев наконец-то понимаю, что я дома, и на душе становится чуть-чуть полегче.

На «Аппассионате» меня уже ждет факс от продюсера, сообщающего, что все четыре переписанные серии одобрены и приняты. Полякам они очень понравились. Значит, после того как в Англии я попрощаюсь со своим отцом, мне можно будет вернуться сюда и переписывать первую серию уже в своем любимом кабинете. Съемки начнутся вовремя.

Беда

Лето быстро катится к концу. Толпы отпускников с детьми уже упаковали свои чемоданы и двинулись на север. Первый осенний ветер уносит с побережья въевшийся в него за два отпускных месяца аромат солнцезащитного крема и сдувает со столиков бумажные салфетки. Мы с Мишелем сидим в кафе на пляже. Последние отдыхающие еще нежатся на песке у кромки прибоя, а вокруг нас загорелые, упитанные датчане, немцы, англичане и шведы громко переговариваются, стучат приборами, курят и заказывают ланч.

Мы не виделись несколько недель, но сейчас не смеемся и не спешим рассказать друг другу последние новости, как это обычно бывает после долгой разлуки. Мы молча сидим и смотрим на море. Откуда-то сзади доносится равномерный стук мяча о ракетки — как будто невидимый метроном отмеряет время. Время принимать решение.

Я первая нарушаю молчание:

— Что же мы будем делать?

Через неделю кончаются съемки в Гамбурге, и вся группа — актеры, гримеры, операторы, осветители и костюмеры — двинется в нашу сторону. Авангард из художников и декораторов уже здесь: живет в небольшом отельчике на третьей линии от берега. Рабочий материал уже просмотрен и одобрен всеми участвующими в проекте студиями, а девочка, занятая в главной роли, единодушно признана восходящей звездой. Казалось бы, нам остается только радоваться. Мы так и делали до сегодняшнего утра.

Французская компания, занявшая место британской телесети, обанкротилась. И не они одни. За пару последних месяцев в Париже вылетели в трубу несколько независимых телестудий, и нам грозит та же участь, если в ближайшее время мы не найдем выхода из кризиса. Мишель узнал эту новость уже три дня назад. Ничего не сказав мне, он полетел в Париж для переговоров со своим банком. После долгих колебаний, телефонных звонков и согласований сегодня утром банкиры сообщили ему о своем решении: они дадут нам кредит на продолжение съемок, но только при одном условии.

Хорошенькая загорелая официантка в шортах ставит передо мной тарелку зажаренных на гриле сардин и доливает мне в бокал розовое вино.

— Какое условие?

— Деньги дадут только под залог нашей фермы.

— Заложить «Аппассионату»? Нет! — кричу я.

Люди за соседними столиками перестают жевать и удивленно оглядываются. Мишель вздыхает. Нервы у нас обоих на пределе.