Франция. Убийственный Париж

Активисты почти всех групп были здесь, их оттесняли цепи полицейских в черном, совершавших неожиданные перемещения. Когда прибыл фургон с гильотиной в сопровождении конного взвода, раздались крики и начались стычки. Несколько часов побоище топталось на одном месте, атакующие полицейские с трудом оттесняли нас во мрак боковых улиц, откуда в следующий момент снова извергались людские потоки. Жорес, которого видели во главе колонны, был сильно избит. Альмерейда тщетно пытался организовать прорыв заграждений. При множестве ударов крови было немного — убили одного ажана. На рассвете людей сморила усталость; в тот момент, когда упал нож и отсек неистовую голову, вопиющую о невиновности, бессильное исступление овладело двадцати-тридцатитысячной толпой и вылилось в долгий крик: „Убийцы!“ Полицейские цепи едва колыхнулись в ответ <…> Когда я утром вернулся на это место, жирный блюститель порядка, стоящий перед лужей крови, засыпанной песком, старательно затаптывал брошенную кем-то розу» [7].

Казнь Лиабефа столь опечалила цвет французской культуры, что, узнав о ней, тишайший композитор Морис Равель заперся в своей комнате и несколько дней не желал никого видеть. «Ла герр сосьяль» оплакивала «смерть храбреца», «Ла баррикад» проклинала «триумф убийц». Один репортер уверял читателей, что, лежа под ножом гильотины, Лиабеф якобы крикнул: «Да здравствует анархия!», а вот «Смерть „коровам“!» договорить не успел. Хотя с какой бы стати честному вору перед лицом смерти выкрикивать политические лозунги? По версии газеты «Ле тан», его последними словами были: «Я убийца, это правда, но казнь не сделает из меня сутенера! Как мне все это отвратительно! Я не сутенер!» Достовернее версия, согласно которой последний крик Лиабефа, на полуслове отсеченный гильотиной в 4.47 утра, звучал просто: «Я не суте…»

Бедный, бедный парень, которому перед смертью было нечего сказать, кроме как «Я не сутенер!».

* * *

Мертвый Лиабеф оказался еще опаснее живого. 29 августа «Ле матэн» с почти суеверным страхом констатировала эпидемию «револьверного безумия». Новым кошмаром буржуазии стали «лиабефисты», в которых вселился дух «храбреца». Улицу Обри-ле-Буше лихорадило, как аномальную зону: уже 2 июля прохожие дважды набрасывались — крича: «Да здравствует Лиабеф!» — с кулаками и ножами на «коров», а какая-то стерва Луиза Малле укусила сержанта за ухо. Там же 8 июля агент в штатском пытался задержать в винном погребке двадцатиоднолетнего Анри Бонне, расшумевшегося: «Еще по одной, и спущу шкуру с, коровы»! Вспыхнула массовая потасовка. Стоило рассеять нападавших, как, словно из-под земли, возникали новые апаши с ножами. Четверо «коров», включая Феврие, обезвредившего Лиабефа, были тяжело ранены. Как раструбили газеты, благодаря этим героям был раскрыт леденящий душу заговор. В погребке собиралась на дело «банда душителей». «Цыпочки» апашей должны были заманивать «коров» в укромные места, где парни душили бы их лассо.

«Лиабефизм» поразил всю страну. 5 июля в Суассоне, прямо на пороге комиссариата, семнадцатилетний слесарь Робер Детро ударил ножом первого попавшегося «флика»: «Я мстил за Лиабефа». 7 июля мститель стрелял в полицейского на парижской улице Ренн. 4 августа в Леваллуа-Перре бомба разнесла дом, на втором этаже которого жил полицейский инспектор: обошлось без жертв. Газеты увидели «след Лиабефа» и здесь. На сборах в Периге 24 августа резервист Роже «Филистен» Барбессу, ранее судимый за запугивание проституток, изрядно нагрузившись, застрелил сержанта. До этого он в казарме восхвалял Лиабефа, при казни которого присутствовал. В Бресте 30 августа двадцативосьмилетний Эрнест Жассон, выкрикивая имя Лиабефа, набросился на жандарма. К нему присоединился десяток апашей, жандарма защитили проходившие мимо солдаты колониальных войск: результат — двое тяжело раненных.

Впрочем, кто что кричал — дело темное: у страха глаза велики. В «лиабефисты» записывали и честных, аполитичных громил. 5 августа на углу Севастопольского бульвара и улицы Реомюр «коровы» разбирались с ДТП — фиакр столкнулся с автомобилем, — когда забойщик скота Артюр Ренар открыл пальбу. Колосс стрелял кучно: инспектора Пелетье уложил пулей в глаз, троих ранил. По словам очевидцев, при этом он кричал: «Да здравствует Лиабеф! Вот как надо мстить!» По версии самого Ренара, ничего он не кричал: дело было пустяковое, житейское. Фиакр, в котором ехал Ренар, налетела на авто, шофер за ним погнался: пришлось его немного побить. Тут приперлась полиция, а Ренару в участок не хотелось: лишь три недели назад он вышел из тюрьмы Френ, куда угодил за нанесение телесных повреждений; к тому же торопился на работу, да еще был выпимши. Вот он и «разволновался», стрелял «машинально», теперь ему очень стыдно, он больше не будет. 20 января 1912 года его обезглавили.