Франция в эпоху позднего средневековья. Материалы научного наследия

Подобная абсолютизация нравственности человека, не допускающая возможности одновременного сосуществования в душе порока и добродетели, хотя и присутствует в своем чистом, теоретическом выражении в сочинениях образованных теологов, была свойственна и массовому сознанию с характерной для него склонностью идеализировать человеческие типы и наделять одних только добродетелями, а других — лишь пороками. Средневековая литература, как художественная, так и историко-по-литическая, сплошь заселена идеальными героями и их антагонистами. И дело не только в том, что писатели сознательно ставили перед собой цель наставить читателей в добродетели и отвратить от порока, показав внушительные образцы воплощения того и другого. Здесь важно отметить особый склад мышления и мировосприятия, который был в средние века нормативным, хотя бы потому, что опирался на непререкаемый авторитет Священного Писания. Именно в средние века достаточно было установить, что человек не проявляет одной какой-либо добродетели (как это, например, делает Т. Базен, характеризуя короля Людовика XI и определяя, что тот не был справедлив), чтобы на законном основании утверждать, что у него поэтому не может быть вообще никаких добродетелей, но одни пороки.

Нравственное сознание было отчетливо дихотомичным. Структуру его образовывали антитезные понятия Бога и дьявола, добра и зла, жизни и смерти, порока и добродетели. Каждому греху противостояли свои добродетели, и эта нравственная система, составляющая основу сознания, могла изображаться геометрически в виде противоположностей добродетелей и грехов, соединяемых «силовыми» линиями (смирение, например, соединялось с гордыней как средство от нее).^{35} Поскольку главные нравственные категории были универсальными, т.е. приложимы ко всему универсуму, то мировоззрение той эпохи вообще оказывалось крайне дуалистичным, строящимся по принципу «тезис — антитезис», «синтез» же достигался редко.

В ту эпоху человеческая мысль имела явную тенденцию сосредоточиваться на противоположностях, крайностях, как бы не замечая промежуточных состояний и свойств и с трудом допуская возможность совмещения противоположностей в нечто единое. А если и допускала, то все равно четко разделяла соединенные противоположности, не признавая появления чего-либо качественно нового в результате соединения. Добро и зло были соединимы, но неслиянны, подобно душе и телу человека, которые хотя и соединены с христианской точки зрения временно воедино, но будучи противоположными началами, пребывают в постоянном противоборстве.

Такой настрой мысли был характерен и для осмысления человеческой натуры и жизни, и для восприятия природных явлений. В сезонном цикле, например, как правило, не выделяли промежуточных времен года, но знали лишь зиму и лето. «После хорошей погоды приходят дождь и гроза … после прибыльного и благодатного лета ужасная зима приносит холод; после тихой погоды поднимается сильный ветер … стенания и вздохи следуют за большим празднеством».^{36} В переменчивости человеческих судеб также предпочитали замечать лишь два лика фортуны — враждебный и благоволительный: «жребий Фортуны столь непостоянен, что низвергает самых великих вниз и возносит самых ничтожных наверх»^{37}.

Трудно допустить, чтобы люди действительно не видели промежуточных состояний и свойств, в сезонных ли изменениях погоды, или в человеческих типах и судьбах. Они просто не находили нужным их выделить, так как сознание было нацелено на крайние состояния, обладающие качественной целостностью и законченностью.