Франция в эпоху позднего средневековья. Материалы научного наследия

Как, однако, соотносились моральный и сакральный облики короля? И не означало ли признание некой святости королевской особы и божественного происхождения королевской власти, полного повиновения королю в соответствии со словами апостола Павла: «Всякая душа да будет покорна высшим властям; ибо нет власти не от Бога… Посему противящийся власти противится Божию установлению» (Рим. 13, 1–2)? Эти евангельские слова обычно приводились в доказательство того, что всякое выступление против власти богопротивно. Но таким утверждениям и отповедь была обычной. Как писал Тома Базен, воспроизводя рассуждения многих средневековых мыслителей, в том числе и Фомы Аквинского, «властям и государям тогда лишь нужно повиноваться, когда они полученной от Бога властью пользуются законно и в соответствии с установлением справедливости».^{690} Поэтому неповиновение власти, когда она действует несправедливо, никоим образом не оскорбляет Бога. Аргументация, конечно, ученая, но суть ее должна была быть понятной всем, кто держался за «свое право» и считал короля высшим его охранителем.

Поводов к возмущению несправедливостью становилось, однако, все больше, и люди все упорнее помышляли о справедливом короле, долгое время не замечая, что монархия давно поворачивается к ним третьим своим ликом, для многих непонятным и опасным. Это был новый лик, с которым король представал как человек политический и который обрел свои ясные очертания именно в XIV–XV вв., хотя контуры его наметились еще в XIII в.

Примечательно, что и само понятие «политика» в разных грамматических формах появилось во французском языке в XIV в. благодаря переводам сочинений Аристотеля, сделанным Никола Оремом. Из латинской лексики было заимствовано и понятие о государстве как о «деле общественном». Все это было признаком переосмысления теории государства и появления политической мысли, ориентированной на нормы римского публичного права. Развитие этой мысли во Франции той эпохи вело к наиболее глубоким и выразительным преобразованиям в общественном сознании, поскольку в итоге формировалась «доктрина королевской власти, основанная на теории и подкрепленная сознательным стремлением к самому широкому распространению монархической веры. Эта доктрина будет все более уточняться и конкретизироваться в своих чертах, которые она сохранит до конца Старого порядка».^{691}

Этот процесс начался в XII в., когда французская монархия в теории и на практике стала отстаивать свой суверенитет — понятие, постепенно вытеснявшее феодальное понятие «сюзеренитет», так что оно в литературе уже XIV–XV вв. применительно к королю стало употребляться очень редко. При этом наиболее ранней формулой, выражавшей правовую суть суверенитета, был принцип «король держит свое королевство лишь от Бога» (le roy ne tient que de Dieu). Это был еще феодальный принцип, означавший, что король не является чьим-либо вассалом, и направленный против претензий Священной Римской империи на верховенство. Позднее, в середине XIII в., французскими легистами была пущена в ход другая, более конкретная формула, гласившая, что «король Франции является императором в своем королевстве»;^{692} она получила особенно широкое распространение в политической мысли. Вместе с тем была пущена в ход и богатая историческая и библейская аргументация, призванная доказать, что французский король равен императору, а то и выше его. Например, Францию представляли частью былой империи, которую «разделил Карл Великий, пожелав и установив, что у королевства Франции будет такое же благородное достоинство и такие же высшая власть и привилегии, какие были у империи».^{693}

Помимо обоснования независимости короны от империи, идея суверенитета была необходимой и для того, чтобы отвергнуть притязания папства на верховную власть во всех мирских делах. Особенно настоятельной эта потребность стала, как хорошо известно, во время борьбы Филиппа Красивого с Бонифацием VIII. Обширная полемическая литература тогда во многом повторяла доводы старой доктрины «двух мечей», развитой в период соперничества империи и папства из-за высшей светской власти.