Франциск Ассизский

Но в дороге болезнь вернулась к нему и его свалила. Более чем вероятно, что по нетерпеливому своему нраву он встал намного раньше срока. И во мраке второй, куда более тягостной отсрочки, он снова видел сон и слышал голос: "Ты не понял видения. Вернись в Ассизи". Больной Франциск поехал домой. Он был разочарован, разбит, быть может, осмеян, ему оставалось одно: ждать, что будет. Тогда он впервые спустился в темную яму, которую зовут юдолью унижения. Она показалась ему голой и неприютной, хотя позже он отыскал в ней много цветов.

Не только разочарование и позор мучили его - он ничего не понимал, он был сбит с толку. Франциск твердо верил, что сны его - вещие, и не понимал, что же они предвещали. Когда он гулял (или даже слонялся) по улицам Ассизи и в полях за городской стеной, странная вещь приключилась с ним. По-видимому, он не сразу её связал со снами, но для меня ясно, что она завершает, увенчивает их. Где-то - наверное, в открытом поле - он ехал верхом и увидел кого-то, и остановился, ибо к нему шел прокаженный. Он сразу понял, что отваге его дано испытание - не так, как мир дает, а так, как испытывает нас Знающий сердце человека. Не копья и знамена Перуджи шли на него - от них бы он не бежал; не войско, сражавшееся за корону Сицилии, - к грубой, простой опасности он относился так же, как и всякий храбрый человек. Его тайный страх шел к нему по дороге; тот страх, что приходит не извне, изнутри, хотя он и стоял перед ним, белый в солнечном свете. И в единственный раз за долгую, опасную жизнь душа его застыла. Потом он спрыгнул с коня, не ведая того, что лежит между оцепененьем и порывом, кинулся к несчастному и обнял его. Так началось его служение прокаженным, а служил он им немало. Этому, первому, он отдал все деньги, вскочил на коня и поехал дальше. Мы не знаем, далеко ли он отъехал и о чем думал, но говорят, когда он обернулся, дорога была пуста.

Глава 4. Франциск строитель

Мы дошли до перелома в жизни Франциска из Ассизи; до дней. когда случилось то, чего не поймут многие из нас, простых и себялюбивых, которых Господь не ломал, чтобы создать заново.

Я не сразу решил, как мне писать об этой трудной поре - ведь я хочу, чтобы мирские, хотя и благосклонные к религии люди поняли меня. Поколебавшись немного, я решил, что правильнее всего рассказать сперва о событиях, лишь касаясь собственных догадок об их смысле. Смысл этот легче обсудить потом, когда он явил себя во всей жизни святого. События же такие.

Летописцы немало говорят о старенькой, заброшенной церкви св. Дамиана, древнем ассизском святилище, которое просто разваливалось на части. Франциск молился там перед Распятием в те смутные и пустые, переходные дни, когда рухнули его мечтанья о воинской славе, а может, и признанно в обществе, что совсем уже невыносимо для таких чувствительных людей. И вот, молясь, он услышал голос: "Франциск, разве ты не видишь, что дом Мой рушится? Иди, почини его для Меня".

Франциск вскочил и пошел. Он всегда был готов вскочить и сделать что-то. Может быть, он и шел, и делал, ещё не совсем понимая, что именно он делает. Во всяком случае, он поступил решительно, опрометчиво, и уж точно во вред своей репутации. На грубом мирском языке, он украл. С его собственной, восторженной точки зрения, он дал своему почтенному отцу высокую, радостную, неоценимую возможность участвовать (не вполне осознанно) в восстановлении церкви Дамиана. Если следовать фактам, сперва он продал своего коня, потом - несколько штук шелка из отцовской лавки, причем на каждой начертал крест, дабы обозначить, что служат они благочестию и милости. Петр Бернардоне видел все в другом свете. Свет вообще не слишком занимал его, особенно свет и пламень духа, охвативший его странного сына. Вместо того, чтобы понять, что Франциска несет нездешний ветер; вместо того, чтобы сказать (как сказал потом епископ), что Франциск поступил плохо ради самой благой цели, он действовал круто в самом прямом, даже юридическом смысле слова. Подобно античным отцам, он применил непререкаемую власть и сам посадил сына под замок, как простого вора. Кажется, на бедного Франциска набросились многие из тех, кто раньше его любил; так, попытавшись отстроить дом Божий, он только разрушил свой собственный дом и чуть не погиб под обломками. Ссора затягивалась, становилась все тяжелее. Какое-то время юный Франциск, видимо, и впрямь пробыл под землей, в погребе или в пещере. Это был самый тяжкий миг его жизни. Все ополчились на него, он оказался на самом дне.