Французов ручей

--Я вообще уже ничего не думаю, -- пожал он плечами. -- Я совсем запутался, черт возьми. Я знаю только одно: я готов отдать все на свете, чтобы ты наконец стала счастливой, но убей меня Бог, если я понимаю, как это сделать. Я ведь вижу, Дона, что крошечный Джеймсов ноготок для тебя в тысячу раз дороже всех моих ласк. А что остается человеку, которого разлюбила жена? Наливаться пивом и просиживать ночи за картами -- вот и все развлечения.

Она подошла к нему и положила руки на плечи.

--Через месяц мне исполнится тридцать, Гарри, -- сказала она. -- Я стану старше и, может быть, чуточку мудрей.

--Мне вовсе не нужно, чтобы ты становилась мудрей, -- буркнул он, -- ты меня и такая устраиваешь.

Она промолчала. Он снова заговорил, теребя рукав ее платья:

--Помнишь, перед отъездом в Нэврон ты рассказала мне какую-то странную историю о птицах. Я тогда ни слова не понял, да и сейчас, честно говоря, понимаю не больше. Может быть, ты объяснишь, что ты имела в виду?

--Не стоит, Гарри, -- ответила она, погладив его по щеке. -- Коноплянка в конце концов вырвалась из клетки. Давай поговорим о чем- нибудь более существенном. Ты согласен уехать сегодня?

--Ладно, так уж и быть, -- ответил он. -- Но имей в виду, все это мне страшно не нравится. Приезжай побыстрей в Оукхэмптон, я буду тебя ждать. Постарайся не задерживаться.

--Хорошо, Гарри, -- ответила она, -- я постараюсь.

Он пошел вниз -- распорядиться насчет отъезда, а она позвала Пру и сообщила ей о внезапном изменении планов. В доме поднялась суматоха: слуги увязывали тюки и коробки, складывали одежду, готовили еду на дорогу; дети, довольные любой переменой, вносящей разнообразие в их монотонную жизнь, бегали по комнатам, как шаловливые щенята. .

На обед подали холодное мясо; детям в виде исключения было разрешено обедать со взрослыми. Генриетта скакала вокруг стола, словно маленькая фея, радуясь тому, что Гарри будет сопровождать их карету верхом. Джеймс сидел на коленях у матери, время от времени делая попытки положить ноги на стол, а когда она наконец позволила ему это, огляделся вокруг с таким победным видом, что Дона не удержалась и расцеловала его в обе щеки. Их веселье передалось и Гарри. Он начал рассказывать им о Хэмпшире и о том, как прекрасно они будут там жить в оставшиеся летние месяцы.

--Я подарю тебе пони, Генриетта, -- говорил он. -- И тебе, Джеймс, только попозже.

К дверям подкатила карета. Первыми усадили детей, затем погрузили тюки, пледы, подушки, корзины для собак. Лошадь Гарри грызла удила и била копытом.

--Извинись за меня перед Джорджем Годолфином, -- наклоняясь к Доне и похлопывая себя хлыстом по сапогу, проговорил Гарри. -- Объясни ему как-нибудь мой внезапный отъезд.

--Не волнуйся, -- ответила она, -- я знаю, что ему сказать.

--Все-таки я не понимаю, зачем тебе это надо, -- продолжал он, пристально всматриваясь в нее. -- Почему ты не можешь поехать с нами? Ну да ладно, поступай как хочешь. Встретимся завтра вечером в Оукхэмптоне. Я закажу для тебя экипаж, когда будем проезжать через Хелстон.

--Спасибо, Гарри.

Он снова похлопал себя по сапогу, прикрикнул на лошадь, которая нетерпеливо рвалась вперед, и повернулся к Доне:

--А может быть, ты просто не оправилась от этой проклятой простуды? Может быть, ты еще больна и не хочешь в этом признаваться?

--Нет, Гарри, -- ответила она, -- я совершенно здорова.

--У тебя очень странные глаза, -- произнес он. -- Я заметил это еще в первый день, когда зашел тебя проведать. В них появилось какое-то непонятное выражение, которого я никогда раньше не видел.

--Я уже говорила тебе, Гарри: через месяц мне исполняется тридцать лет. Должно быть, это видно и по глазам.

--Нет, черт побери, дело не в возрасте, -- ответил он. -- Наверное, я просто болван и так и умру, не поняв, что с тобой случилось.

--Теперь это уже не важно, Гарри, -- ответила она.

Он взмахнул хлыстом, повернул лошадь и поскакал по аллее. Следом за ним не спеша покатила карета. Дети выглядывали из окон, улыбались и посылали ей воздушные поцелуи. Затем дорога сделала поворот, и они исчезли из виду.

Дона прошла через опустевший обеденный зал и вступила в сад. Дом казался унылым и заброшенным, он словно по-стариковски предчувствовал, что пройдет немного времени -- и кресла затянут чехлами, окна закроют ставнями, двери запрут на засовы и он снова останется один и будет тихо дремать в темноте, с тоской вспоминая о солнце, о лете и о веселых голосах.