Французов ручей

– Что с вами? – прервав ее размышления, мягко спросил он. – Надоело удить?

– Нет, – ответила она, – я вспоминала то, что услышала сегодня утром.

– Я так и подумал, – сказал он. – У вас очень встревоженный вид. Что же вы услышали?

– Вам нельзя здесь оставаться. Они о чем-то пронюхали. И хотят во что бы то ни стало вас поймать.

– Меня это не волнует.

– Поверьте, они настроены очень серьезно. Юстик опасный противник, не то что этот надутый болван Годолфин. Он действительно лелеет надежду вздернуть вас на самом высоком дереве.

– Какая честь!

– Зря смеетесь. Вы, видимо, считаете, что я, подобно многим женщинам, готова впасть в панику по любому пустяку?

– Я считаю, что вам, как и многим женщинам, свойственно слегка преувеличивать факты.

– А вы предпочитаете их вообще не замечать?

– А что еще мне прикажете делать?

– Прежде всего соблюдать осторожность. Юстик говорил, что местные жители догадываются о вашем убежище.

– Возможно.

– Но ведь в конце концов кто-нибудь из них может проговориться, и тогда они устроят в ручье засаду.

– Я к этому готов.

– Готовы? Но как? Что вы можете сделать?

– Разве Юстик и Годолфин сообщили вам, как они собираются меня ловить?

– Нет.

– Вот и я не стану рассказывать, как я намерен от них ускользнуть.

– Неужели вы думаете, что я…

– Я думаю, что вам пора вытаскивать удочку, – у вас клюет.

– Это вы нарочно придумали.

– Ничего подобного. Если не хотите, дайте мне.

– Нет-нет, я буду вытаскивать.

– Тогда начинайте потихоньку подтягивать бечеву.

Дона машинально, без всякой охоты взялась за бечеву, но, почувствовав на другом конце тяжесть, заработала быстрей. Мокрая бечева витками ложилась ей на колени и на босые ступни. Она оглянулась и, улыбнувшись ему через плечо, прошептала:

– Она там, на крючке, я чувствую, как она бьется.

– Главное – не спешите, – спокойно ответил он, – а то сорвется. Вот так, а теперь медленно подводите к лодке.

Дона не слушала его. Она вскочила, на секунду выпустив бечеву из рук, снова схватила ее и дернула что было сил – у поверхности воды мелькнул белый рыбий бок, затем бечева внезапно ослабла, рыба вильнула в сторону и ушла на глубину. Дона огорченно вскрикнула и с обидой взглянула на него.

– Сорвалась, – проговорила она. – Какая досада!

Он посмотрел на нее и рассмеялся, тряхнув головой:

– Не стоит так волноваться.

– Вам хорошо говорить, – ответила она, – а я уже чувствовала, как она трепыхается на крючке. Мне так хотелось ее поймать!

– Поймаете другую.

– У меня вся бечева запуталась.

– Давайте я распутаю.

– Нет… я сама.

Он снова взялся за удочку, а она разложила на коленях влажный, спутанный клубок и попыталась развязать бесчисленные узелки и петельки, но чем больше старалась, тем сильней их запутывала. Вконец раздосадованная, она хмуро посмотрела на него. Он не глядя протянул руку и переложил клубок к себе на колени. Она ожидала, что он будет над ней смеяться, но он молча принялся разматывать клубок, осторожно вытягивая длинную мокрую бечеву, а она откинулась на борт и стала следить за его работой.

Небо на западе зарделось яркими полосами, на воду легли золотистые пятна. Река с тихим журчанием обтекала лодку и неслась дальше, к морю.

Чуть ниже по течению семенил вдоль берега одинокий козодой. Неожиданно он поднялся в воздух и, коротко свистнув, скрылся из глаз.

– Скоро мы будем ужинать? – спросила Дона. – Вы обещали, что разожжете костер.

– Ужин нужно сначала выловить, – ответил он.

– А если мы ничего не выловим?

– Значит, и костра не будет.

Она замолчала. Он продолжал работать, и вскоре бечева, словно по волшебству, ровными и аккуратными кольцами легла на дно лодки. Он перекинул ее за борт и подал ей конец.

– Спасибо, – удрученно пробормотала она, робко глядя на него. В глазах его мелькнула знакомая затаенная улыбка, и, хотя он ничего не сказал, она поняла, что улыбка предназначена ей, и на душе у нее сразу сделалось легко и весело.

Они продолжали удить. Где-то вдали, на другом берегу, выводил свою задумчивую нежную прерывистую песенку дрозд.

Дона сидела рядом с французом и думала о том, что ей еще никогда не было так хорошо и спокойно, как сейчас. Благодаря его присутствию, благодаря окружающей их тишине тоска, вечно терзающая ее и поминутно рвущаяся наружу, наконец улеглась. Состояние это казалось ей странным и необъяснимым. Привыкнув жить в водовороте звуков и красок, она чувствовала себя околдованной, опутанной какими-то чарами, но не враждебными, а добрыми и привычными, словно она наконец попала в то место, куда давно стремилась, но никак не могла попасть – то ли по беспечности, то ли по неведению, то ли просто по досадному стечению обстоятельств.

Она понимала, что ради этого спокойствия, ради этой тишины она и уехала из Лондона и именно их надеялась обрести в Нэвроне, но понимала также и то, что в одиночку ей это ни за что не удалось бы: ни лес, ни небо, ни река не могли ей помочь, и только когда она была рядом с ним, видела его, думала о нем, спокойствие ее становилось глубоким и нерушимым.