Французов ручей

– Куда, черт возьми, подевался твой негодный Уильям? – проревел он. – Томас просто с ног сбился. Он не знает, где ключ от погреба, а вино уже на исходе.

Дона полежала немного с закрытыми глазами, затем повернулась на бок и зевнула, притворяясь, что он ее разбудил.

– Откуда мне знать, где может быть Уильям? – проговорила она. – Наверное, болтает со слугами на конюшне. Пусть поищут получше.

– Уже искали, – досадливо ответил Гарри, – но он как сквозь землю провалился. Скоро приедет Годолфин с компанией, а в доме ни капли вина. Ей-богу, Дона, это переходит всякие границы. Я не намерен больше это терпеть. Если он сейчас же не появится, я его уволю.

– Подожди еще немного, – устало проговорила Дона. – Он обязательно придет.

– Поразительная распущенность! – буркнул Гарри. – Вот что значит отсутствие крепкой хозяйской руки. Ты его просто избаловала, Дона, он делает все, что хочет.

– Напротив, он делает только то, чего хочу я.

– Нет-нет, можешь меня не переубеждать. Роки совершенно прав. Этот малый слишком много себе позволяет. Роки в таких вещах разбирается.

Он остановился посреди комнаты и сердито уставился на нее. Лицо его побагровело, голубые глаза злобно прищурились. Дона хорошо знала это его состояние: после нескольких бокалов вина он всегда приходил в раж и начинал буянить.

– Как твои успехи в пикете? – проговорила она, стараясь его отвлечь.

– Какие там успехи! – проворчал он. – Неужели ты думаешь, что я за десять минут могу обыграть Роки? Разумеется, мне снова пришлось раскошелиться. Я проиграл ему тридцать соверенов. Не такая уж маленькая сумма, между прочим. Кстати, Дона, тебе не кажется, что я должен нанести тебе визит после долгой разлуки?

– Разве ты не будешь участвовать в охоте на пирата?

– Буду, конечно, но я надеюсь, что к полуночи мы уже управимся. Если этот проходимец действительно прячется на реке, как предполагает Годолфин, у него нет ни малейших шансов. Весь лес от дома до мыса охраняется часовыми, и еще несколько человек на всякий случай дежурят у берега. Нет, на этот раз негодяю от нас не скрыться.

– А какая роль отведена тебе?

– О, я намерен наблюдать за событиями со стороны. Зато, когда все будет кончено, мы обязательно устроим пирушку и повеселимся от души. Но ты не ответила мне.

– По-моему, обсуждать это еще рано. Думаю, что к полуночи тебе будет совершенно безразлично, куда завалиться спать: в мою постель или под стол.

– Это потому, что ты всегда так чертовски холодна со мной, Дона. Ну зачем, скажи на милость, тебе понадобилось удирать в Нэврон, оставив меня умирать со скуки в Лондоне, а когда я примчался за тобой, отговариваться какой-то дурацкой болезнью?

– Гарри, ради бога, оставь меня в покое, я хочу спать.

– Спать! Ну конечно, знакомая песня! Сколько я тебя помню, ты всегда хочешь спать, стоит мне заглянуть в твою спальню.

И, громко хлопнув дверью, он выбежал в коридор. Там он остановился и, перевесившись через перила, проорал слугам, работавшим внизу:

– Ну что, не появлялся еще этот бездельник Уильям?

Дона встала и выглянула в окно. По лужайке к дому шел Рокингем, следом за ним трусила Герцогиня.

Она начала одеваться – медленно и тщательно. Накрутила локоны на палец и аккуратно уложила их по бокам, вдела в уши рубиновые серьги, украсила шею ожерельем из рубинов. Она понимала, что дама, которая через несколько минут выйдет к гостям – изящная, очаровательная, в атласном кремовом платье, с пышной прической, с сияющими в ушах и на шее драгоценностями, – ничем не должна напоминать грязного, промокшего до нитки юнгу, пять дней назад стоявшего под окном Филипа Рэшли. Она посмотрела на себя в зеркало, затем перевела взгляд на портрет. Боже мой, как сильно она изменилась за эти несколько недель, проведенных в Нэвроне: лицо округлилось, угрюмые складки в углах рта исчезли, в глазах, как верно подметил Рокингем, появилось новое выражение. Лицо, шею и руки покрывал густой загар, который невозможно было скрыть никакой пудрой. Ну кто поверит, глядя на нее, что она недавно оправилась от тяжелой болезни и что кожа ее потемнела не от солнца, а от лихорадки? Разве что Гарри с его наивной доверчивостью, но уж никак не Рокингем.