Французская карта

Николка-стрелок, сын горничной, барский любимчик, коего всегда видели с ружьем за плечами и патронной сумой на боку, берет в жены первую деревенскую красавицу Аришу, племянницу старосты. Говорят, барыня сама выбирала невесту. Мало ли хороших девушек на выданье ныне в деревне, но эта каким-то непонятным образом очаровала госпожу. Тиха, скромна, абсолютно ни в чем – ни в хорошем, ни в плохом – не замечена.

Народу на венчание в храм Апостола Иоанна Богослова собралось видимо-невидимо. А там было на что посмотреть. Николай в господском бежевом кафтане и камзоле, однако с волосами, по-крестьянски стриженными в кружок. Арина, одетая в городское платье, с распущенными косами под длинной фатой и в диадеме из желтого жемчуга, что есть, как болтали бабы в церкви, барский подарок немалой цены. Присутствовали также князь и княгиня Мещерские. Молча таращились на них обитатели Аржановки. Никогда не видали поселяне ни таких роскошных придворных платьев из тафты, ни таких разнообразных украшений из бриллиантов. Князь прекрасно выглядел в своем парадном кирасирском мундире с золотым аксельбантом на правом плече и с царским орденом на груди.

Чинно, важно, торжественно провел церемонию отец Евлампий. Двери храма распахнулись, и народ, предвкушая угощение, повалил из него на улицу. Строгие лики святых, кресты, горящие свечи, таинство венчального обряда – все это осталось где-то в глубине церкви. В лица людей глянуло солнце, поднявшееся в зенит. Лучи его превратили снежные пустыни, расстилающиеся вокруг Аржановки, в искрящееся серебром пространство, но отнюдь не безжизненное.

Русский народ давно наполнил его своей неукротимой энергией. Праздник начался с веселого бега троек с развевающимися свадебными лентами, с ярких красок толпы, скачущей в танце на снегу, с богатого застолья, где вино – рекой, закуски – горой.

Анастасия и Михаил, выпив за здоровье молодых, удалились к себе в усадьбу. Добрые же аржановцы, верные дедовским обычаям, в первый день упились до беспамятства в доме невесты, во второй день – в доме жениха, в третий и четвертый день – в домах родственников с той и с другой стороны.

На пятый день, будучи в состоянии глубокого похмелья, неженатые парни затеяли драку. Один конец улицы с дрекольем в руках пошел на другой. Общая свалка продолжалась примерно полчаса. В результате ее появилось в деревне несколько разбитых полупьяных рож, остальные отделались ушибами, ссадинами, синяками, царапинами. «Хорошая, правильная свадьба была, и она, слава Богу, закончилась», – на шестой день сообщил барыне староста Дормидонт, придя с утренним докладом.

Глава третья Князь и княгиня Мещерские

Четыре лошади, запряженные в экипаж цугом, бежали довольно быстро.

За экипажем следовала на рыси охрана – шесть всадников в одинаковых полотняных кителях и брюках, в черных треуголках, с карабинами у правого бока, подвешенными на крюки широких панталеров – кожаных перевязей через левое плечо. Людей из Новотроицкого кирасирского полка – сержанта Чернозуба, унтер-офицера Ермилова и четырех рядовых – снова выпросил у Потемкина для командировки в Крым князь Мещерский. Он доверял кирасирам безгранично. Они уже бывали на полуострове, знали здешние климатические условия и жизнь населения.

Стояло обычное крымское лето.

В июле, а сейчас был именно конец июля, жара делалась совершенно нестерпимой. Дорога, ровная и прямая, пролегала по степи, уже выгоревшей от зноя. Иногда, вытирая пот платком, Михаил посматривал по сторонам. Справа желто-рыжая равнина, не имевшая ни деревца, ни кустика, уходила за горизонт. Слева поблескивала гладкая, как зеркало, поверхность Сакского озера, где местные жители добывали соль, выгораживая и осушая отдельные его участки.

Большая часть пути уже осталась за спиной, и кирасиры рассчитывали добраться до цели своего путешествия через три-четыре часа. Мещерский ехал из губернского города Ак-Мечеть, переименованного по указу императрицы в Симферополь, в город Гезлеве на западном побережье полуострова, ныне названный Евпаторией. Правительство Екатерины Второй желало восстановить в памяти обитателей бывшего Крымского ханства времена весьма и весьма отдаленные, когда Крым являлся не турецкой, а греческой колонией. В своих трудах географы и историки древней Эллады называли его «Таврида».

Однако немалая часть крымско-татарской знати и духовенства не хотела забывать своих недавних хозяев. Турецкие кнуты были им слаще русских пряников. Правда, многие из них эмигрировали в Турцию в прошлом, 1783 году, сразу после присоединения к России. Но некоторые остались, затаившись в бейликах – родовых земельных владениях. Враждебности они не скрывали, ибо за Черным морем, в двух сутках плавания, находился Стамбул, или Константинополь, или Царьград – столица все еще могущественной Османской империи.