Французская няня

Увы, Жан-Жак Гравийон не успел порадоваться школьным успехам дочери. Но жена его слов не забыла. И теперь, три года спустя, она предпочитала, чтобы девочка в свободное от школьных занятий время не шила, а читала ей о событиях светской жизни из старых газет, в которые зеленщик заворачивал им репу или картофель. О политике Фантина после смерти мужа и слышать не желала. Чем ей помогло, что она вдова героя Июльской революции? Какая разница, кто сидит на троне – наследники Людовика XVI или Наполеона? И важно ли, что Республика сменилась монархией? Зато Фантине казалось, что, если она будет знать, сколько раз графиня де Мерлен или виконтесса д’Абрант посетили театры – Опера или Порт-Сен-Мартен, Одеон или Итальянскую комедию – и как они были одеты, это облегчит ее тяжелый труд. Она знала имена всех самых знаменитых дам Парижа, знала всю их родню и все помолвки дочерей. Она знала самых известных актрис и у кого больше поклонников; знала, кто в каком театре играет, поет или танцует; знала, кто больше всех разбил сердец и кто диктует моду на наряды и прически…

Она была крайне увлечена скандалом в артистическом мире, который разразился из-за новой трагедии Виктора Гюго «Эрнани». И вовсе не оттого, что могла судить о достоинствах литературного произведения, – хотя годом раньше, когда к показу запретили еще одну пьесу Гюго, «Марион Делорм», вместе с мужем разделяла негодование Пьера Донадье и других «обезьян». На этот раз разрешение было дано, но в день премьеры поклонники поэта и его недруги устроили потасовки в театре и на улицах города. Среди сторонников Гюго, как рассказывал хроникер, был даже автор театральных пьес, высокий худой мулат с густыми курчавыми волосами, по имени Александр Дюма. А еще там был молодой художник, скульптор и поэт Теофиль Готье, с длинными черными локонами до пояса – «по моде Меровингов», как он объяснял газетчикам, – одетый в блестящий алый жилет.

Фантина слушала то с любопытством, то с негодованием. Недавно она была всерьез возмущена, когда Софи прочитала ей о молодой аристократке, баронессе Амандине Люсиль Авроре Дюдеван, урожденной Дюпен, которая оставила мужа, покинув замок в провинции, и переехала жить в Париж, где стала якшаться с самыми безалаберными художниками, писать романы вместе со своим юным возлюбленным и подписывать их мужским именем. А в довершение всего – о ужас! – она появлялась на людях в мужской одежде.

4

Привратница мадам Анно, неграмотная, как и большинство жителей дома, посмеивалась над пристрастием бедной швеи к новостям из жизни высшего света. Ей самой Софи читала страницы криминальной хроники или листки ценой в один су, в которых рассказывалось о насилии, тайнах и кровавых преступлениях. Она с большим воодушевлением слушала о премьерных показах «Роберта Дьявола» – оперы с леденящим душу сюжетом, с балетом в третьем акте, когда на сцене появлялась толпа призраков: усопшие монахини во время ночной бури выходили из могил в белых саванах, чтобы соблазнить главного героя и заставить его совершить святотатство, которое низвергло бы его прямо в ад.

Софи тоже считала, что страшные истории такого рода куда увлекательнее светских сплетен; но, читая по часу, а то и больше, мадам Анно об интригах, предательствах, бледных духах мщения и окровавленных трупах, она – ради матери – брала с привратницы по полсу за каждое чтение.

Когда по прошествии четырех дней месье Фелисьен так и не явился, девочка, под впечатлением от прочитанного в привратницкой, сказала:

– Может, его убил соперник в любви, а тело бросил в Сену, чтобы скрыть следы преступления? И никто о нем больше ничего не узнает. Бедный месье Фелисьен!

– Бедные мы, если мне не заплатят за работу, – с горечью простонала мать, вытирая рот после очередного приступа кашля, разрывавшего ей грудь. Она горела, у нее даже не было сил поднять голову от подушки.

Накануне ужин Фантины состоял из стакана воды, а Софи она оставила сухие корки хлеба да кусочек сала, купленный на последние два су. Жаровня давно остыла, и во всей мансарде не было ни поленца, ни уголька, чтобы ее растопить. За окном шел снег, в щели между черепицами задувало. И вдобавок мадам Анно прокричала громким голосом снизу вверх, через все лестничные пролеты, что завтра придут от владельца за арендной платой.

Месье Дюкруа, который собирал деньги с жильцов, был человеком непреклонным, смягчить его обещаниями или мольбами было невозможно. Софи с матерью хорошо знали, что, если они не заплатят – деньгами или самой ценной вещью, – он немедленно выставит их на улицу. «И ничего нам не останется, как отправиться в дом призрения», – с ужасом думала девочка.

Мать дремала. Софи поправила старое одеяло и стала осматриваться в надежде обнаружить что-нибудь, что можно оставить в залог этому безжалостному человеку в счет уплаты за аренду.