Французская няня

Дорогая Софи,

сегодня у меня много новостей. Одни хорошие, другие похуже, но ни одной трагической или отнимающей последнюю надежду. Первая и самая главная новость состоит в том, что суд объявил нашу дорогую благодетельницу «неспособной нанести вред или осуществить попытку к бегству» и отдал ее под опеку мадам Женевьевы, которая тотчас перевезла ее к себе, и теперь я могу проведывать ее каждый день.

Вторая хорошая новость: Олимпия вернулась! Она приехала из Италии и завтра же отправится в загородный дом мадам Сулиньяк, чтобы отыскать старые письма маркиза, которые должны вскрыть гнусную ложь и посрамить его наследников.

Третья новость, к сожалению, не так хороша. Несмотря на все наши усилия, мадам Селин никого из нас не узнает, она по-прежнему погружена в состояние полной отрешенности и апатии. Чтобы смыть всю грязь и коросту, наросшую в Сальпетриере, Олимпия долго купала мадам в горячей ванне. Волосы пришлось сбрить, так как они были не только спутаны и грязны, но и полны вшей. Видела бы ты, Софи! Наша мадам Варанс теперь похожа на истощенного подростка. Лицо ее очень бледно, под глазами большие черные круги, по всему телу — укусы клопов, на спине и на руках они превратились в настоящие язвы.

Кажется, мадам не заметила никакой разницы между грязным соломенным тюфяком больницы и мягкой кроватью с белоснежным бельем, куда уложили ее наши спасительницы. Она все время плачет, невидящий взор уставлен в потолок, а голова ее непрестанно мотается в такт заунывной мелодии, которую она мычит, не открывая рта. Олимпия, сидя у ее постели в тишине ночи, сумела распознать мотив — эту песню мадам много лет назад пела вместе с месье Эдуаром, помнишь? «Но, наши жизни разделив, пустыня пролегла…»

Олимпия говорит, это хороший знак, что мадам помнит что-то из прошлого. Сама Олимпия оказалась потрясающей сестрой милосердия: она терпелива, деятельна и никогда не устает. Мадам Женевьева полностью препоручила ей заботу о больной, и внучка тут же призвала к мадам Селин самого знаменитого в Париже врача по душевным расстройствам, доктора Манетта, он еще во времена Великой революции участвовал в опытах над «животным магнетизмом» доктора Месмера.

И вот тут возникает четвертая новость, не особенно хорошая, но все-таки обнадеживающая. Слушай внимательно, Софи. Доктор говорит, что не нашел необратимых повреждений, а «кататоническое», как он его определил, состояние мадам вызвано глубочайшим нервным потрясением; и что в один прекрасный день к больной могут вернуться все ее умственные способности.

Когда? Трудно сказать. Ей нужны уход, лекарства, массаж, ванны и постоянное внимание. Доктор говорит, что мы должны разговаривать с мадам, как если бы она нас слышала и понимала, обнимать ее, усаживать в кровати, кормить ее любимыми блюдами, петь ей и играть ту музыку, какую она слушала раньше. И чтобы рядом с нею всегда кто-то был и она не оставалась бы в одиночестве. Олимпия уже наняла специальную сестру, чтобы делать массаж и другие процедуры, и ночную сиделку. А днем они с мадам Женевьевой будут сами заботиться о мадам Селин. Я бы тоже хотел помочь. Сердце разрывается всякий раз, когда приходится возвращаться в предместье Сен-Жермен, в дом виконта. Но я не смею злоупотреблять добротой кучера и его жены. Если, не дай бог, из-за меня их рассчитают, тогда-то я уж точно не смогу отлучиться ни на минуту.

На этом все, воробушек мой дорогой. Я знаю, что мое письмо принесло тебе большое разочарование и маленькую надежду. Но ты сильная и, я уверен, станешь еще сильнее ради Адели.

Ответь мне поскорее. Олимпия и ее бабушка тоже с нетерпением ждут новостей из Англии. Рассказывай нам обо всем, что происходит в Торнфильде, ведь, когда мадам очнется, ее первым словом наверняка будет «Адель».

Обнимаю тебя, дорогая Софи, призываю на тебя благословение Обатала, нашего главного ориши, облаченного в белые одежды. Символ его — голубь. Пусть он согреет и осветит для тебя холодные темные комнаты этого далекого дома и раскроет тебе все коварно сплетенные интриги хитроумного лжеца Эдварда Рочестера.

Твой старший брат

Тусси