Французская новелла XX века. 1900–1939

— Не слушайте их! Фашисты утопили в крови пролетариата все гражданские свободы. Они вовсе не уменьшили безработицу, а принесли с собой еще большую нищету! А вот эти господа заявились к нам, чтобы использовать к своей выгоде вашу беду. Не от таких людей вы можете ждать спасения. У них нет ничего общего с вами, — с мелкими лавочниками, у которых торговля захирела, с ремесленниками, которые не могут заработать себе на жизнь, с рабочими, которые лишились работы. Нет, эти господа не в состоянии понять вас и вовсе не желают вам помочь!

Внизу, у эстрады, поднялся шум, раздались крики:

— Да он сумасшедший!

— Большевик!

— Изменник!

Но этому сумбурному хору не удавалось заглушить голос Сангье:

— Ложь, будто в Германии люди живут хорошо. Неправда, что они…

Мэр и господин с орденской ленточкой схватили учителя за плечи и принялись подталкивать к ступенькам лестницы.

— Вы что, спятили? — зашипел разъяренный мэр. — Ну, Сангье, погодите, это вам даром не пройдет!

— Гоните его прочь! Это агент Москвы!

— Не мешайте! Пусть говорит! Разберемся!

— Долой его, этого большевика!

— Пусть говорит, не трогайте!

— Убрать его! Убрать! — требовал господин с орденской ленточкой.

Какой-то прыщавый верзила, следивший за смельчаком угрожающим взглядом, взмахнул своей палкой с железным наконечником и обрушил ее на голову Сангье. Взметнулись еще две палки и ударили его. Он зашатался и рухнул поперек стола, поставленного для ораторов, опрокинув графин с водой.

— Убили его! Убили! — закричали в толпе: железный наконечник палки сорвал лоскут кожи с головы Сангье, и из раны обильно текла кровь.

— На помощь! — заплакала какая-то женщина.

— Вон тот, долговязый, первым ударил. Могу в свидетели пойти! — послышался зычный голос.

— Держите их, в синих рубашках которые! Не выпускайте! Надо их как следует вздрючить! — негодовал столяр, перекрывая своим зычным басом разноголосую сумятицу.

Но синие рубашки уже помчались к автобусам. На эстраде, возле бесчувственного тела, остались только двое: мэр и господин с орденской ленточкой.

— Это ничего! Ничего!.. — бормотали они, обрызгивая Сангье водой. — Он сейчас очнется!.. И в конце концов поделом ему, сам нарвался!

— Недурно для начала! — сказал сапожник, поднимая лежавшего в обмороке Сангье.

Через день Сангье, немного бледный, с подштопанной и забинтованной головой, составлял послание:

«Город Руайе. Областной Комитет борьбы против фашизма и войны».

— Ты им хорошенько растолкуй, что для нас очень важен вопрос о мелких торговцах и ремесленниках, — сказал человек, сидевший на постели Сангье. — Потом насчет кооперативов напиши. В России теперь лавочников нет, сплошь кооперация. Согласен. Но мы еще должны считаться с мелкими торговцами!

Столяр прервал его:

— Оставь, не мешай человеку. Он больше тебя знает, что к чему.

— Ну, понятно. А все-таки одна голова — хорошо, а много голов — лучше, особенно если одну-то голову уже щелканули… — И молодой слесарь подмигнул почтальону, протянувшему учителю промокательную бумагу.

— Нет, слушай, ты, главное, вот что им скажи: мы, мол, теперь знаем, чего нам ждать от этих, в синих рубашках, — убеждал сапожник. — Они прислужники фашизма и живо это нам показали, — мы видели их за работой.

— А может, лучше ничего не говорить насчет головы? — нерешительно сказал человек, сидевший на постели. — Пожалуй, ребята забоятся и не приедут.

Сангье кротко улыбнулся:

— Приедут, можешь не беспокоиться. Обязательно приедут!..