Тя Кхе очень медленно поворачивается, делает четыре шага, отделяющие его от двери, наклоняется и смотрит в щель. Стол завален картами и бумагами. На всем этом, словно пресс-папье, лежит автомат. Плечи, лысина…
Тя Кхе медленно возвращается на место.
— Ты знаешь, кто это? — спрашивает вьетнамец.
— Да, — отвечает Тя Кхе, все еще не глядя на него.
— Кто же? — настаивает вьетнамец.
— Ван дер Мейлен.
С минуту они молчат. Новый благодатный удар грома распарывает небо, словно ножницы — кусок ткани. Где-то далеко на землю с шумом обрушивается стена дождя, который вскоре, будто одеялом, с головой накроет всю страну. В такие минуты бросает в жар, стучит в висках.
— Хочешь его убить?
— Что?!
— Убить его хочешь?
— Ну… да! — отвечает Тя Кхе. И через несколько секунд повторяет:
— Хочу его убить.
Вьетнамец вытаскивает свой короткий широкий штык. Заходит Тя Кхе за спину. Пробует разрезать веревку, но штыки плохо заточены — несмотря на широкое лезвие, ими привыкли только колоть. Он сует штык под мышку и пытается развязать узел ногтями. Это нелегко. Узлы завязаны крепко, конопля затвердела. Наконец, руки Тя Кхе падают вдоль туловища.
Стрелок протягивает ему штык рукояткой вперед. Он с трудом держит его большим и указательным пальцами, так что рукоятка покачивается какое-то время, пока Тя Кхе не решился.
Тя Кхе берет штык, открывает дверь и быстро входит в другую комнату. Слышны словно удары кулаком по столу. Двадцать один удар. Тя Кхе выходит и бросает вьетнамскому стрелку:
— Пошли, живо!
— Нет.
— Ты что, спятил? Ты же не можешь теперь здесь оставаться. Пошли! — Тя Кхе хватает вьетнамца за рук а в. — Пошли же!
— Нет. Я остаюсь. Я ведь трус.
Тя Кхе остолбенело смотрит на вьетнамца. На рукаве цвета хаки, в том месте, за которое он его ухватил, два темных пятна. Тя Кхе пожимает плечами и бросается вон из дома, под тяжелые капли, шлепающиеся одна за другой на пыльную землю, словно переспелый инжир.
МИШЕЛЬ БЮТОР