Французская политическая элита периода Революции XVIII века о России

В советский период отечественная историография рассматривала проблемы французско-российских отношений периода Французской революции преимущественно в плане влияния революционных событий на Россию. Этой теме посвящены монографии М. М. Штранге, К. Е. Джеждулы, О. В. Орлик, Б. С. Итенберга[29], однако на рубеже 1990-х гг. российские историки вели поиск новых тем для исследования и пытались привлекать новые источники по истории французско-русского политического и культурного диалога. Так, в альманахе «Великая Французская революция и Россия» (1988 г.) опубликованы статьи о Французской революции в освещении русских газет, о судьбе эмигрантского корпуса принца Конде в России, о восприятии реформаторских усилий Екатерины II французскими публицистами (Бриссо)[30]. Однако, за исключением отдельных статей, отражение российской проблематики в общественном мнении революционной и послереволюционной Франции советскими исследователями практически не изучалось. И только относительно недавно российские историки сделали первые шаги в этом направлении[31]. Так, С. Е. Летчфорд в обстоятельной статье, опираясь на материалы прессы, показал некоторые важные особенности восприятия образа России в общественном сознании Франции рубежа XVIII-XIX вв. и подчеркнул особое значение памфлетной публицистики и периодической печати для изучения французско-российских культурных и политических связей[32].

В отличие от данной тематики периода Французской революции, вопросы формирования образа России в общественном мнении Франции Старого порядка активно разрабатываются в современной научной литературе, как отечественной, так и зарубежной. Р. Бартлетт[33], Дж. Годжи[34], Ж. Дюлак[35], С. Я. Карп[36], Е. И. Лебедева[37], С. А. Мезин[38], К. Мерво[39], Р. Минути[40], Н. Ю. Плавинская[41], П. П. Черкасов[42], А. В. Чудинов[43], М. Белисса[44] ввели в научный оборот большое число новых источников по истории российского и европейского Просвещения и русско-французских научных, политических, литературных связей. В работах этих авторов рассматриваются не только философские аспекты теории цивилизации, разработанной просветителями, но и меры по ее практическому воплощению в различных странах Европы, освещаются ранее неизвестные страницы истории дипломатии и культуры[45].

В 1994 г. увидел свет новый обобщающий труд, посвященный формированию в литературе XVIII в. образов стран Восточной Европы, в том числе России. На основе широкого спектра опубликованных источников американский исследователь Л. Вульф исследовал проблему конструирования учеными и политиками Века Просвещения образа восточноевропейского региона как «единого целого»[46]. В центре внимания Вульфа находились не отношения деятелей западноевропейского Просвещения с Восточной Европой, а представления интеллектуалов о странах и народах, населявших эту часть континента.

Хотя некоторые историки сразу причислили монографию Вульфа «к канону литературы о ментальных картах», общая оценка этого труда в профессиональной среде была далеко не столь однозначна. По мнению С. Я. Карпа, в целом работа Вульфа принадлежит к той же традиции, которая представлена трудами Мореншильдта и Лортолари: «При всей разнице во времени и условиях появления вышеупомянутых работ, при всем разнообразии их методов подходы авторов схожи в одном: мираж, миф [о России. - А. М.] является для них не только предметом, но и рамкой исследования, они рассматривают его либо как плод самонадеянного невежества просветителей, сознательного или невольного игнорирования ими реалий русской жизни, либо как результат успешной (и лживой) целенаправленной пропаганды русских царей, реформы которых были всегда поверхностны и проводились чуть ли не с единственной целью - ввести Запад в заблуждение»[47].

Представляет интерес и успешный образец историко-политологического анализа сотворения в сознании европейцев «русского другого» в XVI-XX вв., принадлежащий перу И. Ноймана[48]. Несмотря на то что периода Французской революции автор практически не касался, принципиально важен сделанный Нойманом вывод о том, что образ России выполнял функцию «конституирующего иного» для европейцев в XVII-XVIII вв., подтверждается и французскими источниками конца XVIII в.