Французская повесть XVIII века

— Месяца три спустя после вашего отъезда маркиз де Кастельмон был убит на дуэли; в утешение своей заплаканной вдове он оставил сорок тысяч экю годового дохода. Часть его земель находилась в Сицилии, и, как говорили, эти земли требовали моего присутствия. Я с радостью пустилась в путешествие. Но враждебные ветры прибили мой фрегат к отдаленным берегам, и там мы были захвачены одним еще более враждебным судном. Судно это было турецким корсаром, капитан которого подвергал экипаж самому дурному обращению, а я от него видела самое лучшее, на какое способны турки. Он отвез меня в Алжир, а оттуда в Александрию, где его посадили на кол. Вместе со всеми домашними меня, как простую рабыню, продали на рынке, и я досталась купцу из Индии, который привез меня сюда. Он заставил меня выучить здешний язык, и в короткое время я сделала большие успехи. Я знавала в жизни нищету, но не встречалась с несчастьем и не могла вынести рабства. И вот я убежала от своего хозяина куда глаза глядят. Меня повстречали евнухи и, признав меня красивой, привели к королю. Напрасно молила я пощадить мою добродетель — меня заключили в сераль. На следующее утро все окружающие стали уже почитать меня как любимую жену их владыки — звание, которым король удостоил меня в эту ночь. Вскоре страсть короля сделалась безграничной и моя власть выросла еще более. Голконда привыкла к законам, которые я диктовала в глубине сераля, и ничуть не удивилась, когда я сделалась супругой властелина, ставшего лишь так недавно моим первым подданным. В своем дворце мне часто вспоминалась деревушка, где я берегла свою невинность, и особенно та прелестная лощина, где я ее потеряла. Мне захотелось наглядно воспроизвести любопытную картину моих ранних лет и моих первых радостей. Это я велела выстроить деревню, которую вы видели в ограде моих садов. Она носит название моей родной деревни, и все жители считаются моими родственниками и друзьями. Ежегодно я выдаю замуж несколько девушек из этой деревни и часто допускаю к своему столу деревенских стариков, как бы воскрешая образ моего старого отца и моей бедной матери, которых рада была бы окружить заботой и уважением, будь они еще живы у меня. Никто не топчет траву на лугу, кроме молодых юношей и девушек, когда они затевают там свои танцы, и, пока я жива, топор не посмеет коснуться деревьев, схожих с теми, что когда-то укрывали своей тенью наши ласки. Мое крестьянское платье я храню вместе со своими королевскими драгоценностями, и среди окружающей меня роскоши оно всегда напоминает мне о моем скромном прошлом; оно не позволяет мне презирать положение, в котором я стоила больше, чем в каком-либо другом; оно не позволяет мне презирать человечество; оно учит меня царствовать.

О, прелестная владычица Голконды! Она была сразу и хорошей женщиной, и хорошим философом; более того — она была и хорошей возлюбленной. Увы! мое счастье длилось лишь две недели, а потом меня с нею застал сам супруг, и мне пришлось покинуть ее королевство, выпрыгнув в окошко спальни. Вскоре после этого я возвратился во Францию, где достиг самых высоких должностей и меня постигли самые великие немилости, причем ни тех, ни других я не заслужил. Затем, без всякого состояния и без всяких надежд, я скитался по разным странам; и вот встретил вас в этих пустынных местах, где рассчитываю обосноваться, ибо здесь я обрел и уединение, и общество.

Мой читатель, возможно, все время полагал, что именно для него я рассказывал всю эту историю, но так как он совсем не просил меня об этом, он сочтет справедливым, узнав, что мой рассказ обращен к некоей старушке в одежде из пальмовых листьев, давней обитательнице этой дикой местности, куда я удалился: она попросила рассказать ей самые любопытные из моих приключений. Они, пожалуй, могут наскучить тем, кто стал бы их читать, но старушка, не пропустив ни единого слова, выслушала их с необычайным вниманием и, когда я закончил, сказала мне:

— Что мне более всего нравится в вашем рассказе, это то, что здесь каждое слово — правда.

— Откуда вы знаете? — возразил я. — Быть может, здесь все ложь с начала до конца.

— Уверена в обратном, — сказала она.

— Значит, сударыня, вы немножко занимаетесь колдовством? — спросил я.

— Не совсем так. Однако у меня есть колечко, которое помогает мне судить об истине всего рассказанного вами, — отвечала она.

— Насколько мне известно, — сказал я, — лишь перстень царя Соломона обладает такой силой.

— А колечка Алины вы не знаете? — спросила она, улыбаясь и протягивая ко мне свою руку. — Той самой Алины, которую вы возвели на трон Голконды и которую вы заставили сойти с него; которая, став беглянкой и изгнанницей, долго искала в отдаленных краях убежища и спасения от гнева своего мужа… чего вы-то избежали, выпрыгнув в окошко.

— Как? Это опять вы? — вскричал я. — Ну, знаете, и стар же я стал! Ведь если мне не изменяет память, я годом старше вас, однако, судя по вашему лицу, быть годом старше вас невозможно.