Французская повесть XVIII века

— А мы оба достаточно молоды и еще услышим, как красавицу, достойную и добродетельную г-жу де Ла Карлиер назовут непреклонной и высокомерной ханжой, ибо каждый желает высказать свое мнение. А поскольку суждения света не подчиняются никаким правилам, никакой меры в их выражении также не существует.

— Но если бы у вас была дочь на выданье, отдали бы вы ее за Дероша?

— Не задумываясь, ибо случай втянул его в такую скверную историю, из которой ни вы, ни я, никто не мог бы выпутаться наверняка. Ибо дружба, порядочность, доброжелательность, все мыслимые обстоятельства подготовили как его неверность, так и его оправдание. Ибо поведение его с того момента, как он добровольно расстался с женой, было безупречно. Не защищая неверных мужей, я не могу вместе с тем одобрить тех женщин, которые придают супружеской верности, этому редкому качеству, столь большое значение. И потом у меня есть свое представление, быть может, верное, и уж, определенно, непривычное, об иных наших поступках, которые видятся мне не как пороки человеческие, а, скорее, как последствия наших нелепых законов, являющихся источником столь же нелепых нравов и испорченности, которую я бы охотно назвал искусственной. Все это не слишком ясно, но, возможно, то, что я говорю, прояснится позже, пока же вернемся домой. Я слышу отсюда хриплые крики наших старых картежниц, которые зовут вас. Не говоря уж о том, что вечереет и приближается ночь с ее многочисленной звездной свитой, которую я вам обещал.

— Вы правы.

КАЗОТ КРАСАВИЦА ПО ВОЛЕ СЛУЧАЯ

Волшебная сказка

Перевод А. Андрес

Скончался однажды в Астракане^{244} некий король, оставив наследником малолетнего принца под опекой его матери. Королева эта до того любила сына, что ни на шаг его от себя не отпускала, и даже спать ему стелили рядом с ее ложем.

Будучи подвержена бессоннице, она собирала вкруг себя много женщин, промышляющих тем, что наводят сон посредством легкого потирания тех частей тела, что особо располагают наш мозг к дремоте, рассказывая при этом всякого рода небылицы, особенно же волшебные сказки. Маленький принц, притаившись в своей постельке, усердно их слушал и так пристрастился к этим историям, что, если случалось ему заснуть на середине, он днем заставлял досказывать себе то, что не успел дослушать ночью. Без устали требовал он от этих женщин все новых сказок, и приходилось разыскивать по всем базарам Азии других сказочниц с новым запасом небылиц. Королева, обеспокоенная такой склонностью сына и понимая, что ему надобны познания совсем иного рода, пыталась обуздать сию все более разгоравшуюся страсть, ею же самой, можно сказать, и порожденную, и, дабы перестать давать ей пищу, удалила из дворца всех сказочниц. Однако их вскоре заменили придворные дамы. Воспитатель принца и тот, опасаясь уронить себя в глазах ученика, тоже принялся рассказывать ему сказки. Таким образом, решительно все поддерживало в мальчике это пагубное пристрастие, и вскоре вся природа превратилась для него в некий волшебный мир. В самой обыкновенной мыши он видел сказочную мышку-норушку, попугай и даже простой дятел представлялись ему синей птицей, змея, в зависимости от ее цвета, то драконом, то волшебницей Манто.^{245} Любая невзрачная старушонка или заскорузлый от грязи дервиш были зачарованной Ургандой^{246} или волшебником Пендрагоном.^{247} А когда он впервые увидел, как бьет фонтан, поставленный для украшения в одном из его парков, он самым серьезным образом стал убеждать воспитателя, что это — пляшущая вода.

Сперва эти недоразумения лишь забавляли королеву, но упорство, с которым принц продолжал держаться своих ложных понятий, начало не на шутку ее тревожить — они принимали все более настойчивый характер; а вскоре ей пришлось убедиться, что излечить сей недуг — дело безнадежное.