Французская повесть XVIII века

— Стало быть, я дурно поступаю, слушая вас, — сказал Зюльми прерывающимся голосом, — ибо я тоже чувствую, как лицо мое опалило огнем, но меня это вовсе не тревожит. Продолжайте, милая Зельмаида, пусть счастье мое будет полным.

— Я не в силах спорить с вами, — ответила принцесса. (Да будет известно читателю, что свеча Зельмаиды горела все более слабым огнем, но она этого не замечала.) — На чем же я остановилась? — сказала она. — Я все теряю нить моего рассказа, и виноваты в этом вы сами.

— Но ведь я не прерывал вас, — возразил Зюльми, — вы говорили, как мне кажется, о том, как вы почувствовали признательность за то, что я искал вашу руку; теперь остается узнать, где я ее нашел.

— Ах, да, то правда, ибо, держа мою руку в своей, вы слишком смущали мой покой… Но я ничего этим не достигла (это доказывает, что на все есть своя счастливая звезда). Не знаю, как это случилось; но упорство, с которым я отказывала вам в этой милости, позволило вам добиться других; о них я раньше и не догадывалась, но не могла отказать вам. Вы становились все настойчивее, я — все смущенней. Тщетно я отталкивала вас, тщетно восклицала, что вас ненавижу, лицо мое, видимо, плохо мне повиновалось; тем не менее я собрала все силы, дабы выказать вам свой гнев, как вдруг увидела фею Разумницу; появление ее меня испугало, но кроткое выражение лица успокоило. Куда лучше видеть ее во сне, нежели наяву. «К чему, Зельмаида, — сказала мне она, — столь упорно противиться принцу? Он любит вас, он вам по душе; стало быть, именно его боги предназначили вам в мужья. Они были бы не правы, отдавая вас другому и требуя от вас чувств, обратных тем, кои сами вам внушили».

— Поистине я с вами согласен, — сказал Зюльми, — фея эта разумнее судит ночью, нежели днем. Итак, что же вы ей ответили?

— Увы, Зюльми, я не отвечала ей, я только вздохнула, посмотрела на вас, почувствовала ваши объятия… феи я более не видела; хотела позвать ее, но могла только вымолвить: «Ах, Зюльми… Дорогой мой Зюльми, что вы делаете?» Меня охватили чувства, описать которые я не в силах. Я пробудилась, мне думалось, что я погибла; быстро взглянула я на свечу мою, но, к моему удивлению, она горела ярче, нежели перед сном.

— Прочь сомнения, Зельмаида! — воскликнул Зюльми. — Ваш сон — это веление богов, все мое сердце заполнено им, никогда не испытывал я подобного восторга. Да, рассказ ваш лишил меня покоя; должно быть, во мне вспыхнуло божественное пламя… и по глазам вашим вижу, что оно вдохновляет вас, как и меня.

— Зюльми, Зюльми! — ответствовала принцесса. — Как можно мне верить этому, если намерения моей матери устремлены в противную сторону? Мне думается, что матери надлежит хотеть только того, что угодно богам, или же боги обманывают нас, заставляя желать того, что запрещает мать.[5]

Сие превосходное рассуждение не озадачило принца, и он принялся добиваться своего, как во сне Зельмаиды. Она хотела спастись бегством; но на пути ее встала фея Обманщица в обличии феи Разумницы, задержала ее и дала Зюльми время схватить ее в объятия. В тот же миг фея исчезла. Принц с удвоенным жаром стал тогда настаивать на том, чего желал; Зельмаида все еще пыталась ускользнуть от него, как вдруг свеча выпала из руки ее и, ударившись об пол, угасла.

— Ах, конец всему! — вскричала Зельмаида. — Совершилось то, чего я боялась. Жестокий! Вы стали причиной того, что свеча моя угасла, я никогда уже не посмею предстать пред лицом феи Разумницы.

— Что ж, тогда бежим от нее прочь, — сказал Зюльми. — Ужели мы не можем быть счастливы без нее?

— Увы! — ответствовала Зельмаида, плача. — Вы покинете меня. Я не могу довериться вам… Нет, я хочу поискать мою свечу.

С этими словами она и впрямь попыталась нагнуться и поискать свечу впотьмах, на ощупь, но оступилась, и Зюльми этим воспользовался.

— Ах, Зюльми! — вскричала она. — Вы предательски поступаете со мной; ваш поступок ужасен… Зюльми… Зюльми… перестаньте тотчас же… или я вас убью… я вам не прощу никогда… Да, я знаю, вы когда-нибудь будете мне неверны.

Зюльми, не отвечая ни слова, осыпал ее поцелуями.

— Ужель? — сказал он дрожащим от счастья голосом. — Ужель такие прелести принесены будут в жертву духу Тугодуму? Зельмаида! Пленительная Зельмаида!

На этом оба лишились речи, и на смену словам пришли молчанье и поцелуй, поцелуй и молчанье. Зельмаида опомнилась и хотела вновь повторить: «Я вас убью», — но уста изменили ей, и она со вздохом вымолвила:

— Ах, Зюльми, я вас люблю!