Французская революция: история и мифы

Так пустились они в плаванье без руля и ветрил по этому кровавому морю, где террор вечно порождал террор.

Э. Кине "Революция"

Кто из читавших что-либо о Французской революции XVIII в. не слышал о "триумвирате" Робеспьера, Сен-Жюста и Кутона, который правил Республикой на протяжении самого тяжелого года её существования? Вопрос, конечно, чисто риторический. Нет такой работы, посвященной якобинскому периоду Революции, где три вождя монтаньяров не упоминались бы через запятую как вершители судеб французской нации в смутную годину Великого террора. Ни один из них в те роковые месяцы не отделял себя от двух других: идеи и политика — всё было общим. Известный исследователь Революции Ж. Мишле назовет их позднее "Робеспьером в трех лицах"[633] подчеркнув единство в словах и действиях. Не разделили их и враги: все трое закончили жизни в один день на одном эшафоте.

Однако после смерти история уготовила им разные судьбы. Робеспьер и Сен-Жюст все двести лет, минувших с той поры, неизменно привлекали внимание историков и литераторов. Каталог их жизнеописаний насчитывает десятки, если не сотни названий. Хорошо известны их портреты: на страницах едва ли не каждого учебника о том времени мы видим строгое лицо чопорного провинциального адвоката с холодным взглядом диктатора и чеканный профиль юного красавца, не знающего сомнений и жалости. Их сочинения неоднократно издавались на родине и были переведены во многих странах.

На фоне столь активного интереса к делам и мыслям Робеспьера и Сен-Жюста посмертная судьба Кутона кажется удивительно несправедливой. На протяжении более чем двухсот лет, миновавших после Революции, о нём не было написано ни одной монографии, хотя таковых удостаивались даже гораздо менее значительные деятели той эпохи. Его жизнеописания сводились к ряду довольно кратких биографических очерков, два из которых, правда, принадлежали классикам историографии Французской революции — А. Олару и А. Собулю[634]. И даже появление в 1996 г. первой монографии о Кутоне ничуть не улучшило ситуации, поскольку эта, выполненная крайне небрежно, работа Мартины Браконье изобилует огромным количеством грубых ошибок, если не прямых фальсификаций[635].

В посвященных Революции сочинениях общего характера сведения о Кутоне ограничиваются, как правило, сообщением о том, что при Старом порядке он был юристом и что страдал тяжелой болезнью, приведшей к параличу ног. Его портреты публиковались крайне редко и долгое время были практически неизвестны широкому кругу читателей, как и его произведения. После публикации в 1872 г. овернским эрудитом Франциском Межем (Mège) томика писем Кутона сочинения последнего отдельным изданием во Франции больше не выходили. Единственное же в мире собрание "Избранных произведений" Ж. Кутона, выпущенное к 200-летию его смерти, увидело свет далеко за рубежами его родины[636].

Чем объяснить подобное отношение исследователей к одной из центральных фигур Французской революции? Во всяком случае, отнюдь не отсутствием интереса к самой Революции и, в частности, к такой чрезвычайно важной проблеме её истории, как идеология и практика робеспьеризма. Думаю, взоры ученых, занимавшихся данной темой, были обращены, прежде всего, на товарищей Кутона по "триумвирату" потому, что именно Робеспьер и Сен-Жюст наиболее полно обосновали и описали тот социальный идеал, который "партия" робеспьеристов настойчиво пыталась воплотить в жизнь. Кутон же, выполняя огромный объем черновой работы по применению этих принципов на практике, не поднимался на столь высокий уровень теоретических обобщений, как его соратники.

И всё же без знания произведений Кутона — произнесенных им речей и докладов, вышедших из под его пера постановлений, декретов и писем, — явившихся своего рода мостиком между высокой теорией и повседневной политикой, наши представления о феномене робеспьеризма, о первой попытке осуществить утопический идеал в масштабах целой страны средствами революционного насилия, безусловно, останутся неполными. Тем более что постоянное участие в практической деятельности побуждало Кутона более конкретно и откровенно излагать то, что его коллеги облекали в туманные покровы абстрактной метафизики. Обратившись к словам и делам героя давно прошедших дней, мы можем увидеть, как проступают сквозь дымку времени неповторимые черты его личности, а на смену имени-символу приходит образ реального человека, сыгравшего одну из главных ролей в великой трагедии Французской революции.