Французская революция: история и мифы

В поисках славы он 16-летним юношей покинул отчий дом в швейцарском городке Невшатель и отправился странствовать по Европе. Его воодушевляло то, как много безвестных прежде людей «низкого» происхождения стали в Век Разума знаменитыми благодаря успехам в философии, науке и литературе. Чем только не занимался Марат в предреволюционные годы, но, увы, золотая птица удачи никак не давалась ему в руки. Попробовал он было написать сентиментальный роман в духе Руссо, однако сочинение получилось настолько слабым, что сам автор не решился его опубликовать. Во время движения за парламентскую реформу в Англии Марат попытался приобрести популярность там, издав антиправительственный памфлет, однако благоразумные англичане пренебрегли советом эксцентричного иностранца свергнуть монарха и назначить «добродетельного» диктатора. Тогда Марат решил испробовать свои силы на поприще философии и… опять потерпел крах. Хотя «гранды» Просвещения Вольтер и Дидро обратили внимание на его трехтомный опус, однако сочли сей труд философским курьезом, и обидно высмеяли неофита, обозвав «чудаком» и «арлекином»[624].

Но главные надежды на осуществление заветной мечты о славе Марат связывал с естественными науками. Не жалея времени, он постигал премудрости медицины, биологии и физики. Став придворным врачом брата французского короля, он дни и ночи напролет проводил в лаборатории, перебирая окровавленными руками пульсирующие внутренности заживо разрезанных животных[625] или до боли в глазах вглядывался в темноту, чтобы увидеть «электрическую жидкость». Увы, результат оказался непропорционален затраченным усилиям. Теоретическое объяснение Маратом его опытов не выдерживало никакой критики, а потому претензии самоуверенного выскочки на «развенчание» научных авторитетов («мои открытия о свете ниспровергают все труды за целое столетие!»[626]) вежливо, но твердо отклонялись академической средой. На что только не шел он, добиваясь признания: анонимно публиковал хвалебные отзывы о собственных «открытиях», клеветал на оппонентов и даже прибегал к откровенному жульничеству![627] Однажды, когда он публично доказывал, что резина якобы проводит электричество, его уличили в том, что он спрятал в ней металлическую иголку[628]. Ущемленное самолюбие, болезненная реакция на любую критику, крепнущая год от года убежденность в том, что он окружен «тайными врагами», завидующими его таланту, и вместе с тем непоколебимая вера в собственную гениальность, в своё высочайшее историческое призвание — всего этого было слишком много для простого смертного. Раздираемый неистовыми страстями, Марат едва не сошел в могилу от тяжелейшего нервного недуга, и только начавшаяся Революция вернула ему надежду на жизнь.

С бешеной энергией бросился он разрушать Старый порядок, при котором не сбылись его честолюбивые мечты. Уже с 1789 г. издававшаяся им газета «Друг народа» не имела себе равных в призывах к самым крутым мерам против «врагов свободы». Причем в число последних Марат постепенно включил не только окружение короля, но и большинство крупнейших деятелей Революции. Долой осторожные реформы, да здравствует народный бунт, жестокий, кровавый, беспощадный! — вот лейтмотив его брошюр и статей. В конце 1790 г. Марат писал: «Шесть месяцев тому назад пятьсот, шестьсот голов было бы достаточно… Теперь… возможно, потребуется отрубить пять-шесть тысяч голов; но, если бы даже пришлось отрубить двадцать тысяч, нельзя колебаться ни одной минуты»[629]. Два года спустя ему уже мало этого: «Свобода не восторжествует, пока не отрубят преступные головы двухсот тысяч этих злодеев»[630]. И слова его не остались пустым звуком. Люмпенизированная толпа, низменные инстинкты и устремления которой он изо дня в день будил своими произведениями, с готовностью откликалась на его призывы.

Ненавидимый и презираемый даже политическими союзниками, у кого ещё сохранились представления о чести и порядочности, но боготворимый чернью всей Франции, Марат наконец-то был счастлив: он поймал-таки заветную птицу славы. Правда, она имела страшное обличье гарпии, с ног до головы забрызганной человеческой кровью, но всё же это была настоящая, громкая слава, ибо имя Марата гремело теперь на всю Европу[631].

А ещё этот преждевременно постаревший, неизлечимо больной человек хотел власти. И он её получил, когда взбунтовавшийся парижский плебс изгнал 2 июня 1793 г. из Конвента правящую «партию» жирондистов. Блестящие ораторы и горячие республиканцы, избранные большинством голосов в своих департаментах, эти представители просвещенной элиты не смогли найти общий язык с чернью столицы, властителем дум которой был Марат. Угроза расправы побудила их бежать в провинцию, чтобы там организовать отпор произволу парижан.