Французская революция

При Терроре в тюрьмы были брошены автор «Марсельезы» Руже де Лиль, друг многих просветителей философ и востоковед Константен Франсуа Вольней, член Академии, поэт и моралист, известный своими афоризмами Себастьен-Рош Николя де Шамфор, просветитель, литератор и драматург Луи-Себастьян Мерсье, медицинское светило того времени, «первый хирург Европы», как называли его современники, Пьер Жозеф Десо. Многие ученые и деятели культуры не пережили диктатуры монтаньяров. Весной 1794 года был арестован и умер в тюрьме Кондорсе, долгое время скрывавшийся от преследователей. В апреле был гильотинирован бывший президент Академии наук астроном Жан-Батист-Гаспар Бошар де Сарон, в мае – Лавуазье. За два дня до падения Робеспьера на эшафот взошел Андре Шенье.

При Термидоре эту политику стали называть вандализмом. «В течение одного года они едва не уничтожили труды нескольких веков цивилизации», – скажет о якобинцах современник. Те решения, которые принимали депутаты при Термидоре и Директории, – от создания Высших школ до распоряжения перевезти в парижские музеи захваченные в Италии полотна и скульптуры – были вызваны, в частности, стремлением компенсировать тот ущерб, который оказался нанесен французской культуре.

Всемирная революция

Как и многие другие попытки создать с чистого листа новый мир, Революция не должна была, да и не могла, ограничиваться рамками одной только Франции. Предполагалось, что она принесет свободу всем народам мира, просветит их, подарит им счастье. Один из самых известных космополитов того времени, немецкий барон Анахарсис Клоотс, призывал:

Пусть лондонский Тауэр рассыплется на части, как парижская [Бастилия], и не будет более тиранов. Если французский флаг станет развеваться над Лондоном и Парижем, вскоре он появится по всему земному шару. ‹…› Провинции, армии, нации-завоеватели и завоеванные не будут более существовать. Люди будут путешествовать из Парижа в Пекин, как из Бордо – в Страсбург.

Таким образом, окончание Революции мыслилось не только как обретенная на новом уровне стабильность. Как говорилось в одном из многочисленных «катехизисов», рассчитанных на то, чтобы донести новые идеи до не очень грамотного населения, «революция не должна иметь иного окончания, кроме как уничтожение тиранов и всех пороков – источников тирании».

Эти амбиции так никогда и не реализовались, но их унаследовали следующие столетия. «Принципы 1789 года» постепенно завоевывали мир и вместе с ними его завоевывал миф о том, что революция приносит свободу и счастье, разом решает все накопившиеся проблемы. Под знаком этой иллюзии прошли и XIX, и XX века. Французская революция никогда не была прошлым, она всегда была еще и будущим. 22 сентября 1876 года, в годовщину провозглашения Первой республики, Виктор Гюго скажет: «Будем же с гордостью помнить, что она принесла миру свободу. Отмечать великие годовщины означает готовить великие события».

Для революционеров всех стран Французская революция стала камертоном, с которым они постоянно сверялись. Симон Боливар, рассуждая о будущей конституции Венесуэлы, отмечал:

Ныне Англия и Франция привлекают внимание всех народов и дают им говорящие сами за себя уроки во всех сферах государственного управления. Революции этих двух великих народов, подобно ярчайшему метеору, залили весь мир столь ярким политическим светом, что ныне каждый думающий человек осознает, каковы права человека и каковы его обязанности, в чем состоят достоинства правительств, а в чем их пороки.

Более века спустя Фидель Кастро в одном из интервью рассказывал:

В школе одним из эпизодов истории человечества, о котором мы читали с наибольшей жадностью, стала Французская революция. Думаю, также было у всех детей. ‹…› И в подростковом возрасте это было событие, которое чрезвычайно нас интересовало.

Он не только выучил французский язык, но и навсегда запомнил «тот политический девиз, который революционеры подарили миру: “Свобода, равенство, братство!”».