Французская сюита

Люсиль переступила порог кухни не без опаски, ей бы не хотелось, чтобы свекровь застала ее там — мадам Анжелье терпеть не могла присутствия посторонних ни в кухне, ни в кладовых. Дело было, разумеется, не в том, что она всерьез подозревала Люсиль в пристрастии к своему варенью и поедании его тайком прямо из банок, хотя при случае и проверяла в присутствии невестки все банки самым тщательным образом, нет, речь шла об особом чувстве, сродни стыдливости художника, застигнутого врасплох в мастерской, или стыдливости светской красавицы, застигнутой за своим туалетом, — кухня была святилищем мадам Анжелье — старшей и принадлежала ей и только ей. Марта служила у нее вот уже двадцать семь лет, и все двадцать семь лет мадам Анжелье всячески старалась, чтобы Марта не позабылась и не почувствовала себя дома. Служанка должна была знать, что живет в чужом доме, и быть готова в любой миг оставить и метелку, и кастрюли, и очаг — так христианину, исполняющему все церковные обряды, постоянно напоминают, что блага мира сего даны ему лишь во временное пользование и могут быть отняты в любую секунду по воле Создателя.

Марта притворила за Люсиль дверь и сообщила с успокаивающим видом:

— Мадам молится.

Кухня была просторной, словно танцевальная зала, комнатой с двумя большими окнами, которые смотрели в сад. За столом сидел какой-то молодой парень. На клеенке между пышной белой булкой и уже наполовину пустой бутылкой вина Люсиль увидела великолепную серебристую щуку, она была еще живой и, извиваясь, слегка подрагивала хвостом. Парень поднял голову, и Люсиль узнала Бенуа Лабари.

— Где это вы такую выловили?

— В озере господина де Монмора.

— А не боитесь, что попадетесь за браконьерство?

Бенуа на вопрос не ответил, взял огромную щуку за жабры и поднял ее, та приоткрывала рот и слабо била прозрачным хвостом.

— В подарок принес? — спросила Марта (кухарка приходилась родней Лабари).

— Может, и в подарок.

— Давай, давай ее сюда, Бенуа! Мадам, а вы знаете, что норму мяса опять урезали? Смерти нашей хотят, прямо конец света. — Марта передернула плечами и повесила большой окорок на крюк, вбитый в потолочную балку. — Бенуа, скажи мадам Гастон, что собирался, пока нет дома мадам Анжелье.

— Мадам, у нас на постое немец, — с нажимом начал Бенуа, — сопляк девятнадцати лет, переводчик из комендатуры, и он крутится вокруг моей жены. Терпеть это я больше не в силах.

— Но чем же я-то могу вам помочь?

— Один из его приятелей живет у вас в доме.

— Я никогда с ним не разговариваю.

— Меня-то в этом не убеждайте, — сказал Бенуа, поднимая на Люсиль глаза. Он встал из-за стола, подошел к очагу, машинально взял в руки кочергу, согнул, а потом разогнул ее — молодой Лабари отличался необычайной физической силой. — Люди видели, как вы на днях смеялись в саду с немцем и ели клубнику. Я говорю без осуждения, в ваши дела не вмешиваюсь, но очень прошу, пусть ваш немец вразумит своего приятеля, и тот поищет для себя другое жилище.

«Что за город, — думала между тем про себя Люсиль. — Соседи видят сквозь стены».

Гроза, что собиралась чуть ли не с полудня, наконец разразилась, и после оглушительного раската грома сразу полил холодный дождь. Стало темно, все фонари в округе сразу погасли, как оно и бывало обычно при сильном ветре.

— Придется теперь мадам задержаться в церкви, — не без удовлетворения заметила Марта и подала Бенуа большую чашку с горячим кофе.

Молнии озаряли кухню, и в мертвенном свете электрических разрядов стекающие по квадратам оконных стекол потоки воды казались зеленоватыми. Дверь открылась, и в кухню вошел немецкий офицер — гроза выгнала его из кабинета, и он пришел попросить пару свечей.

— Как? И вы здесь, мадам? — удивился он, узнав Люсиль. — Прошу прощенья, я не рассмотрел вас в потемках.

— Нет у меня никаких свечей, — ворчливо заявила Марта. — Во всей Франции нет свечей с тех пор, как вы тут у нас появились.

Марта рассердилась, увидев немца в кухне, — в других комнатах куда ни шло, но его появление между очагом и шкафом с провизией было, в ее глазах, неслыханным святотатством: враг насиловал сердце дома.

— И спичек тоже нет!

Люсиль едва слышно рассмеялась:

— Не слушайте ее. Обернитесь, спички у вас за спиной, на краю очага. А за столом сидит человек, который хотел бы с вами поговорить. Он в обиде на немецкого солдата.

— Ах, вот как! Слушаю вас! — с живостью отозвался немец. — Мы тщательно следим за тем, чтобы солдаты Рейха вели себя по отношению к населению на оккупированных территориях безупречно.

Бенуа молчал. Вместо него заговорила Марта.

— Он его жене проходу не дает, — сообщила она, и по ее тону трудно было понять, негодует она на бесстыжего жильца или на свой преклонный возраст, в котором ей уже не грозят подобные неприятности.

— У вас, дорогой мой, преувеличенное представление о власти офицеров в немецкой армии. Разумеется, я могу наказать кого-то из моих ребят, если тот досаждает вашей жене, но если он ей по вкусу…

— Зря шутки шутите. — Бенуа уже встал и сделал шаг в сторону офицера.

— Значит, по вкусу?

— Я сказал, зря шутите. Нам не нужны грязные…