Французская волчица — королева Англии. Изабелла

Молодой король был склонен простить дядю ^{1722}, но королева поклялась памятью своего отца, что восстановит справедливость, и потому все кончилось заранее предопределенным решением; 12 марта собственность Кента была передана в руки короля. ^{1723}13 марта Изабелла и Мортимер нажали на Эдуарда III, заставляя его судить Кента: «весь этот день короля так донимали королева, его мать, и граф Марки, что тот не мог ничего предпринять ради спасения своего дяди, обреченного столь несправедливо на жестокую судьбу».Изабелла «умоляла его и благословляла, чтобы он отомстил [Кенту] как смертельному врагу». ^{1724}В конце концов Мортимер просто запугал юного Эдуарда и вынудил подчиниться. ^{1725}Позже в тот же день Парламент в отсутствие Кента выдвинул против него обвинение, признал виновным и осудил на смерть. Эти действия были противозаконными, так как Кент, один из пэров королевства, имел право быть судимым лордами на открытом заседании Парламента.

Королева беспокоилась, как бы Эдуард III не простил своего дядю или хотя бы не изменил приговор, потому, не известив сына, она приказала бейлифам Винчестера привести приговор в исполнение немедленно. Тем временем она постаралась загрузить Эдуарда государственными делами. ^{1726}

В полдень 14 марта [145]Кента в одной нижней рубашке вывели на эшафот, который был возведен перед воротами Винчестера — и тут обнаружилось, что городской палач сбежал, не желая рубить голову столь знатному человеку. Несчастного узника заставили ждать до вечерни, поскольку заменить палача никто не спешил. Наконец к вечеру некий осужденный убийца согласился сделать дело в обмен на помилование, и Кенту пришел конец. Ему было всего двадцать девять лет. Похоронили его в церкви францисканцев в Винчестере. [146]

Только 16 марта, после гибели Кента, его признание наконец было зачитано в Парламенте. ^{1727}В течение следующей недели арестовали сорок человек, затем 21 марта и 13 апреля были назначены уполномоченные (среди прочих — Малтреверс) для розыска и наказания сторонников Кента. ^{1728}По требованию Изабеллы и Мортимера, король 24 марта направил папе полный отчет об измене Кента с объяснением, что его наказание предназначено стать примером для всякого, кто вздумает повторить его деяния. Он указал, что Кент знал о смерти Эдуарда II, поскольку присутствовал на его похоронах в Глостере, и мог бы понять, что рассказ о вызове духа каким-то монахом — полная чепуха. ^{1729}

Возможно, так и было, поскольку признание Кента в том виде, как оно дошло до нас, легко могло быть сокращено или откорректировано правящими лицами и может не соответствовать тому, что произошло на самом деле. Рассказ о вызове духа выглядит подозрительно — он вполне мог быть выдуман с целью дискредитировать и Кента, и Данхевида. Видимо, не случайно версию событий, изложенную королем, доверили отвезти в Авиньон Джону Уолвейну, королевскому служащему, который находился в Беркли в момент реализации заговора Данхевида. Эдуард поручил ему передать папе все подробности устно. ^{1730}Потому мы можем почти уверенно утверждать, что полную правду об этом странном происшествии мы никогда не узнаем.

* * *

Кент никогда не был популярен ^{1731}, но его казнь и то, как она была осуществлена, вызвали всеобщее возмущение и отвращение. ^{1732}Говорили, и вполне справедливо, что его лишили правильного суда и казнили лишь на основании устного признания. ^{1733}Хотя Кент был неопровержимо виновен в измене, такое попрание закона можно было назвать настоящей тиранией. Ланкастер, вернувшийся из Франции в феврале, после этих событий навсегда отстранился от сотрудничества с правительством. Кент был сыном короля, и расправа с ним казалась почти святотатством. Теперь никто не мог чувствовать себя в безопасности — разумеется, в первую очередь Ланкастер, а может, и сам король. И никто, согласно Найтону, «не осмеливался даже открыть рот ради блага короля или его державы».

На этот раз Изабелла и Мортимер зашли слишком далеко. Большинству народа теперь казалось, что основным итогом переворота 1326-1327 годов стала замена одного тиранического режима другим. Алчность новых правителей равнялась, а то и превосходила даже алчность Деспенсеров, а их политика, казалось, продиктована лишь собственными интересами. Они подорвали репутацию и престиж монархии, беспощадно уничтожали своих врагов и вызвали отчуждение во всех слоях общества. ^{1734}