17 июля, по просьбе Изабеллы король сделал пожалования госпиталю святого Петра в Йорке, который был основан еще до Завоевания и впоследствии назывался госпиталем святого Леонарда. В тот же месяц Изабелла снова завещала Мортимеру несколько своих имений
{1773}, что придает вес утверждению Фруассара насчет того, как вскоре после казни КентаК 29 июля двор переехал в Нортхэмптон.
{1774}В этот день Малтреверса сменил на посту управляющего хозяйством двора человек Мортимера, сэр Хьюго Терпингтон.Двор побывал в Кингс-Клиф 6 августа, в Стэмфорде 10-го, в Боурне, Линкольншир, 14-го, в Линкольне 24-го и к 1 сентября достиг Клипстона. 6 сентября было решено созвать совет в Ноттингеме, где король со своей свитой оказался четыре дня спустя.
{1775}Ответ папы на письмо Эдуарда от 24 марта пришел 15 сентября и содержал обращение к Эдуарду III и королеве Изабелле. С ноткой иронии, а может, и чего-то еще, он выразил свое глубокое удивление по поводу заявлений Кента, что Эдуард II еще жив, в особенности потому, что покойному королю были устроены такие торжественные похороны:
Он уверял с немалой горячностью, что не поверил в россказни Кента, а если бы и поверил, то не стал бы иметь дело непосредственно с графом, но предупредил бы немедля короля и королеву-мать.
Вдумчивый, проницательный и хорошо информированный Иоанн XXII, очевидно, понимал, что Изабелла и Мортимер прямиком катятся к катастрофе, потому что в заключение он дал королеве мудрый совет:
Ноттингемский замок изначально был возведен по приказу Вильгельма Завоевателя в 1068 году на высоком песчаниковом утесе, возвышавшемся на 130 футов над городом и рекой Трент; столетием позже его перестроил Генрих II, и к описываемому времени он стал мощной твердыней, «коей не было равных в королевстве». Стены королевских покоев были расписаны сценами из жизни Александра Великого, а в часовне, посвященной святой Екатерине, стены были богато украшены и увешаны картинами, описывающими жизнь этой святой.
[147]Для собрания совета были приняты серьезные меры безопасности, что отражало нарастающую паранойю Мортимера. При нем постоянно находились 180 вооруженных телохранителей, а по всему замку расставили стражу. Королева и Мортимер поселились в самой надежной части замка, в «старом донжоне», как ее называли, и каждый вечер все двери и ворота запирались на ключ и на засов; ключи приносили Изабелле, и она спала, спрятав их под подушку.
{1777}К этому времени терпение короля истощилось. Казнь дяди, рождение сына и наследника, растущий список обид, причиненных Мортимером, пренебрежение, выказанное любимой жене, известие, что мать беременна и носит внебрачное дитя — Фруассар говорит, что слухи «наконец достигли ушей короля», — и приближение восемнадцатилетия, после которого он станет совершеннолетним — все это оказало глубокое психологическое воздействие на Эдуарда III. Он больше не хотел иметь ничего общего с местническими раздорами и страдал от общих беспорядков, которые стали последствием правления Изабеллы и Мортимера, в нем нарастало раздражение из-за неотступной опеки матери. Пребывание во Франции должно было укрепить в нем убеждение, которое он, несомненно, разделял с большинством своих современников, что женщины не рождены, чтобы править или превосходить в чем-то мужчин. Эдуард мог также слышать пересуды, явно ходившие по Ноттингему, о том, что Мортимер «жаждал уничтожить королевский род и узурпировать королевское достоинство».
{1778}