Французская волчица. Лилия и лев

Удивительный все-таки государь был этот Иоганн Люксембургский, король Богемии, не имевший ни гроша за душой, зато имевший долгов больше, чем земель, и живший на счет французской казны; но он даже представить себе не мог, что явится на турнир с меньшей свитой, чем пригласивший его государь, верный источник его доходов! Иоганну Люксембургскому было под сорок, а выглядел он тридцатилетним; его сразу узнавали по прекрасной окладистой бороде, каштановой, шелковистой, по его смеющемуся лицу и гордо закинутой голове, по его холеным рукам, всегда готовым к дружескому рукопожатию. Истинное чудо живости, силы, отваги, веселости, но притом и глупости. Примерно одного сложения с Филиппом VI, он выглядел подлинно величавым и полностью являл собой тот образ короля, который охотнее всего рисует себе воображение подданных… Он умел завоевать к себе всеобщую любовь как сильных мира сего, так и простолюдинов; каким-то образом ему даже удалось стать другом паны Иоанна XXII, равно как и его заклятого врага, императора Людвига Баварского. Неслыханная удача для дурачка, ибо все сходились в одном: Иоганн Люксембургский столь же глуп, сколь обаятелен.

Глупость отнюдь не мешает предприимчивости, наоборот, она затушевывает препятствия, и то, что для мало-мальски разумного человека было бы безнадежным предприятием, для глупца кажется легко достижимым. Покинув свою крошечную и изрядно надоевшую ему Богемию, Иоганн Люксембургский обратил свой взор на Италию и пустился в чисто безумную авантюру. «Борьба между гибеллинами и гвельфами губительна для этой страны, – глубокомысленно решил он, будто сделал невесть какое великое открытие. – Император и папа оспаривают друг у друга республики, а жители этих республик никак не перестанут резать друг друга. Так вот, коль скоро я друг и той партии и другой, пускай мне отдадут эти земли, я там сумею водворить мир!» И самое удивительное, что это ему почти удалось. В течение нескольких месяцев он был что называется кумиром всей Италии, за исключение только флорентийцев, которых не так-то легко провести, да короля Неаполитанского Роберта, которого уже всерьез начал тревожить этот баламут.

В апреле Иоганн Люксембургский имел тайную беседу с кардиналом легатом Бертраном дю Пуже, родичем папы и, даже поговаривали, его незаконнорожденным сыном, – беседу, в ходе которой, так верил богемец, были улажены все самые насущные вопросы и решена судьба Флоренции, отобран город Римини у семейства Малатеста, основано независимое княжество, столицей которого будет объявлена Болонья. Но что произошло дальше, он и сам не мог понять. Когда дела его шли, казалось, так хорошо, что он уже подумывал, как бы спихнуть с трона своего ближайшего друга Людвига Баварского и стать самому императором, против него вдруг ополчились две мощные коалиции: редчайший случай – объединились гвельфы и гибеллины, Флоренция примирилась с Римом, король Неаполитанский, опора папского престола, напал с юга, в то время как император, заклятый враг папы, напал с севера, а на помощь ему поспешили оба герцога Австрийских, маркграф Бранденбургский, король Польский и король Венгерский. Да, было отчего призадуматься принцу, всеми обожаемому, желавшему лишь одного – принести итальянцам мир!

Оставив своему сыну Карлу всего восемьсот конных воинов, дабы тот с этой горсткой усмирил всю Ломбардию, Иоганн Люксембургский поскакал с развевающейся по ветру холеной бородой из Пармы в Богемию, куда уже вторглись австрийцы. Тут он упал в объятия Людвига Баварского и, осыпая его поцелуями, сумел убедить, что все это просто досадное недоразумение. Императорский престол? Но он только желал угодить папе, и больше ничего!

А теперь он явился к Филиппу с просьбой походатайствовать за него перед Неаполитанским королем, а заодно выманить у него новый заем, дабы осуществить наконец свою заветную мечту – привести Италию к миру.

И самое меньшее, что Филипп VI мог сделать для своего рыцарственного гостя, – это устроить в его честь турнир!

Вот поэтому-то король Франции и король Богемии, связанные узами братской дружбы, собрались вступить в лжебитву на равнине под Эвре, на берегу Итона, где собрались куда больше вооруженных людей, чем оставил своему сыну этот самый король Богемии для борьбы против всей Италии.

Ристалища – иными словами, арены для игрищ, – были расположены на обширном ровном лугу и образовывали прямоугольник в триста футов на двести, обнесенный двумя частоколами, первый с просветами, из вбитых в землю кольев, вверху заостренных, второй, внутри первого, пониже и с крепкими перилами. Между обеими оградами во время игрищ стояли оруженосцы участников турнира.

С теневой стороны возвели амфитеатром три больших помоста, устланных коврами, расцвеченных флагами и знаменами; средний предназначался для судей, два боковых – для дам.

Вокруг ристалищ на равнине теснились палатки для слуг и конюхов; сюда приходили, между прочим, полюбоваться верховыми лошадьми. Над каждой палаткой плескались флаги с гербами владельцев-сеньоров.