Французская жена

Она сказала это совершенно спокойно, и, наверное, это было хорошо. Но словно острое колесико провернулось у Феликса в сердце от такого ее спокойствия. Он вспомнил, как бабушка водила его в бассейн, и, хотя малышню учили плавать на самой маленькой глубине, она ужасно волновалась и все время тренировки сидела в первом ряду пластмассовых зрительских кресел, наблюдая за каждым движением Феликса даже внимательнее, чем тренер.

А на Каме глубина вообще-то порядочная, совсем не как в бассейне, и вода холодная… Но, может, так и надо, что мама из-за этого не волнуется? Ведь плавает он отлично.

На реке он проводил теперь целые дни. Не потому, что сильно заботился о Николаевых молитвах, а просто… Не хотелось домой, и все.

Мальчишки лежали на песке у воды и поочередно рассказывали всякие истории. Не страшные, а интересные. Какой смысл рассказывать страшные, когда светит яркое солнце и от серебряных блесток, бегущих по воде, рябит в глазах? Все равно никто не испугается.

Феликс ничего не рассказывал. Настроение у него было подавленное, несмотря даже на солнце и серебряную воду. Он представлял, как по двору в Трехпрудном кружатся сейчас охапки тополиного пуха, и ему хотелось плакать. Но он не плакал, конечно.

– А тут один раз утопленницу выловили, – сказал самый старший из мальчишек, Тимка. – Помните?

Оказалось, что это случилось недавно; все помнили.

– Почти не распухла еще. – Тимка стал рассказывать Феликсу, единственному, кто не знал эту историю. – Волосы белые, длинные. А в волосах заколка запуталась, с блескучими такими камушками. Я потихоньку выпутал, пока менты не приехали, и скрал.

– Зачем? – оторопело спросил Феликс.

– Думал, может, камушки драгоценные. А мамка сказала, стекляшки. Я тогда сеструхе ту заколку отдал.

– И что? – судорожно сглотнув, спросил Феликс.

– Что – что? – не понял Тимка.

– Носит?

– Конечно. – Тимка недоуменно посмотрел на Феликса. – Она все блестящее любит. Бабы – они ж как сороки!

Все засмеялись.

Феликс не представлял, как можно даже просто в руки взять заколку, выпутанную из волос мертвой женщины. Но было очевидно, что для любого из мальчишек это не имеет никакого значения.

Какая-то другая здесь была жизнь. Тогда-то и пришли Феликсу в голову эти странные слова: широкая и суровая.

Он встал с теплого песка и пошел в реку. После истории про утопленницу ему вообще-то совсем не хотелось купаться, но именно поэтому он и пошел. А еще потому, что не мог оставаться с мальчишками. Из-за того, что он не посмеялся вместе с ними над бабами, которые как сороки, они смотрели на него теперь настороженно.

Феликс уже привык, что вода в Каме совсем не такая, как в озере Сенеж, куда они с дедушкой и бабушкой ездили летом в санаторий. В Сенеже вода была теплая. Теперь он понимал, почему бабушка говорила про ту воду, что она как парное молоко; он ведь раньше пил молоко только из магазина.

А здесь, в Каме, ни бабушка, ни, может, даже дедушка купаться вообще, наверное, не смогли бы.

Феликс знал, что надо не входить в эту обжигающе-холодную воду постепенно, а нырнуть в нее сразу, чтобы сразу же к ней и привыкнуть.

Так он и сделал – нырнул, вынырнул и поплыл прочь от берега. И хотя широкие гребки руками, рывки всем телом требовали немалых усилий, но, и совершая эти усилия, он продолжал обдумывать историю, которую только что услышал от Тимки.

Он не понимал, почему эта история удивила только его одного, а все мальчишки слушали так, будто в ней нет ничего особенного.

Он плыл и думал об этом. И не заметил, как холод сделался каким-то… Кружащим, вот каким. Он вихрился вокруг лодыжек, коленей, пояса, плеч… Потом эти вихри холода стиснули Феликсу шею. Он вскрикнул, рванулся вверх, как будто был дельфином и мог выпрыгнуть из воды.

Но выпрыгнуть не получилось, конечно. Вместо этого Феликс почувствовал, что его тянет вниз, в глубину. Он дернулся, и ему удалось оглянуться. Никогда он не заплывал так далеко! Мальчишки на берегу казались совсем маленькими. Они лежали на песке и не обращали на Феликса никакого внимания.

Он закричал. И сразу же вода ударила ему в лицо. Наверное, от крика он погрузился в воду глубже, совсем немного глубже, но этого оказалось достаточно.

Крик рвался у него из горла теперь уже инстинктивно. И бессмысленно, потому что чем громче он кричал, тем глубже погружался под воду. Через несколько секунд ему уже почти не удавалось выталкивать себя на поверхность. Он продолжал судорожно бить руками и ногами и не понял, в какой момент перестал чувствовать свои движения. Вода потянула его в себя так холодно, так сильно…

Когда Феликс открыл глаза, ему показалось, что он кружится на карусели.

«Может, под водой все так кружится?» – подумал он.

И только потом, медленно, словно бы с неохотой, понял, что он уже не под водой. Вот небо над ним, вот солнце… Только почему-то совсем не греет это солнце – ему холодно, холодно до самого сердца…

– Живой? – услышал он мужской голос. – Ну напугал ты, парень! Куда ж ты полез, раз плавать не умеешь?