– Конечно, нет, вы же видите. Мама была человеком простых и ясных мнений, папа – сложных и ясных мнений. А из меня получилось что-то аморфное. Но это не слишком интересно, – спохватилась она. И улыбнулась, вспомнив: – Когда я пыталась пересказать какие-нибудь свои неочевидные размышления Нине, она еле сдерживала свое желание зевнуть. Это было так трогательно! У нее лицо становилось, знаете, как у маленькой собачки, которая едва не скулит от скуки.
– Да уж, Нинка и размышления – это трудно совместить, – кивнул Феликс. – Где она, кстати? Уже переехала?
– А вы не знаете? – удивилась Мария. – Вчера был такой большой сюжет! Ей позвонила Полин Фламель – вы помните, это мама мальчика Жан-Люка? И вот Полин позвонила и сказала, что уже садится в самолет, чтобы лететь в Нью-Йорк, и у нее любовь, и выставка, и возможность новой работы – в общем, пусть Нина сообщит ее маме, чтобы та забрала мальчика к себе. Я не могла представить, что такое вообще бывает, – тихо добавила она.
– Еще и не такое бывает, – жестко усмехнулся Феликс. – И что Нинка?
– Она позвонила бабушке Жан-Люка в Прованс. Та пришла в совершенный ужас, конечно. Но сказала, что немедленно выезжает. И тут Жан-Люк устроил такой скандал! Мы его еле успокоили. Он сказал, что никуда не поедет без Нины, а если его попытаются забрать, то он всех искусает. Они вместе сейчас в квартире Полин, ждут мадам Фламель. Нина – добрая девочка, – улыбнулась Мария. – Это очень понятно, что ребенок к ней привязался.
– Ну… да, – пробормотал Феликс.
Вот это ему уж точно было неинтересно. Вернее, в этом не было для него ничего нового. Что Нинка не только смешная, самоуверенная, ничего не понимающая в людях, но и добрая, это он понял в первые полчаса знакомства с ней. Даже, может, еще до знакомства он это не столько понял, сколько почувствовал: когда амбал, каждым своим движением изображавший крутизну, принес ее в квартиру Мерзляковых – по сути, в проходной двор, – голую и рыдающую, и стал по-хозяйски стягивать с нее свою мотоциклетную куртку, чтобы поскорее смыться.
То, что этот хренов байкер так гнусно обходится с толстенькой, некрасивой, беспомощно всхлипывающей и цепляющейся за него девчонкой, почему-то так разозлило тогда Феликса – видно, легло на собственное взведенное состояние, – что он спустил его с лестницы, выбросив вожделенную куртку ему вслед.
А обо всем, что произошло потом, ему до сих пор неловко было вспоминать. Брак этот… Проще было, конечно, оформить туристическую визу – те же три недели пришлось бы подождать, которые он, скитаясь по знакомым, провел в ожидании документов для поездки к своей так называемой жене. Ну, выиграл пару лишних месяцев житья в Париже. И все равно эти месяцы уже закончились, и он живет здесь нелегально. Впрочем, как едва ли не каждый второй русский живет во Франции.
В общем, ни малейшего смысла тот его поступок не имел. А Феликс ненавидел поступки, которые совершаются без смысла. Он вообще был уверен, что давно уже не способен подобные поступки совершать, и чувствовал досаду оттого, что таким вот идиотским способом предложил Нинке, очень уж тогда растерянной и несчастной, деньги, без которых она не могла уехать во Францию…
Ладно, можно считать, это его благодарность ей за то, что она натолкнула и его самого на мысль бежать именно во Францию. Он тогда находился в таком страшном, таком подавленном состоянии духа, что мыслить самостоятельно просто не мог.
– Феликс… – В голосе Марии послышались тактичные нотки. – Скажите, вы серьезно поссорились с Ниной?
– Я с Нинкой поссорился? – удивился он. – С чего вы взяли?
– Но вы больше не живете вместе… И не праздновали с ней Рождество. И даже не знаете, какие события происходят в ее жизни.
Феликс расхохотался. Впрочем, ему тут же стало стыдно за этот дурацкий хохот.
– Извините, Мария, – сказал он. – С Нинкой я не ссорился. Но мы с ней просто приятели, а не любовники.
Что они все-таки не просто приятели, а официальные супруги, Феликс уточнять не стал. Не обязательно всем на свете знать обо всех глупостях, которые он счел необходимым совершить.
– Как это странно! – покачала головой Мария.
– Что мы не любовники? Ничего странного.