Французские дети едят всё

Еще меня бесило то, что продукты для всей семьи приходилось таскать в тяжелых paniers (корзинах). Их используют и в супермаркетах – во Франции запрещены целлофановые пакеты. Прилавки занимали все центральные улицы и переулки, поэтому автомобильное движение было перекрыто до окончания рыночной торговли – примерно до двенадцати, чтобы все успели вернуться домой, сесть за стол, пообедать. Домой приходилось идти пешком. Сначала я с трудом таскала полные корзины и, пыхтя, карабкалась в гору к нашему дому, чувствуя себя неловко рядом с седыми старушками, бодро проплывавшими мимо с сумками на колесиках. Эти походы заменяли спорт, которого мне так не хватало. Француженки не занимаются фитнесом, видимо, считают: потаскали сумки – и довольно. В радиусе пятидесяти миль от нашей деревни нет ни одного фитнес-клуба. Жанин надоумила меня покупать меньше, но ходить на рынок чаще, как делают местные жители. Наконец, я сдалась и купила сумку-тележку в веселую шотландскую клетку.

Походы на рынок имели еще одно преимущество. Жанин объяснила, что еда из рыночных продуктов получается вкуснее, потому что их покупают для конкретных обеда или ужина. Вскоре один из самых раздражающих меня ритуалов – покупки на рынке – стал самым любимым. Продавец спрашивает: «Когда вы хотите это съесть?» Покупатель в ответ называет не только день, но и время. Например: «Завтра за обедом!» Или: «В субботу вечером!» Тогда продавец сам (покупателям не разрешается трогать товар руками) тщательно выискивает среди груды авокадо, дынь, помидоров, ананасов именно те экземпляры, которые идеально подойдут для этого случая. Постепенно мне стало понятно, почему люди готовы так долго стоять в очереди. Каждый обед и ужин они планируют так основательно, каждую мелочь выбирают так тщательно – неудивительно, что это занимает столько времени!

Но у местных жителей есть еще одна причина без раздражения стоять в длинных очередях. Эти очереди – самая суть деревенской жизни. Находясь в кафе, заводить разговоры не принято (я убедилась в этом после того как меня несколько раз холодно осадили). В лавочках тоже никто не болтает. В такой маленькой деревне не нашлось места даже для библиотеки. По правде говоря, там вообще некуда было пойти. Единственное общественное место – главная площадь, которую в дни, когда рынка не было, использовали как автостоянку.

«Где же люди общаются», – спрашивала я себя в первые недели нашего пребывания в деревне. Теперь поняла: очереди на рынке – единственная возможность для сдержанных бретонцев поболтать и обменяться новостями. Покидая одну очередь, люди становились в очередь у другого прилавка. Те, кому нужно купить продукты быстро, приходят пораньше, до наплыва толпы, и успевают сделать это за пару минут.

К концу лета я все чаще стала приходить на рынок попозже, разговоры с местными жителями многому меня учили. Как правило, предметом беседы была еда. Хороши ли привезенные на этой неделе побеги чеснока? А как вам редис, который вы покупали на прошлой неделе? Почему макрель в этом году такая мелкая? Походы на рынок дважды в неделю постепенно познакомили меня с местной гастрономической культурой. Понятия не имела, что в одном месте можно встретить такое разнообразие продуктов. А сколько нового мне довелось здесь попробовать! Hhuitres – устрицы – я все же рискнула отведать их и, к радости моего свекра, вскоре пристрастилась к ним. Moules – мидии – тоже стали моим любимым блюдом, я тушила их в белом вине с петрушкой. А знаменитый бретонский яблочный сидр!

Постепенно я поняла: спросить человека о еде – лучший способ завязать разговор. Если мне хотелось поговорить, спрашивала с невинным видом: а как приготовить этот овощ? Или (гораздо чаще): что это такое? Мне отвечали чуть ли не хором, делились рецептами, спорили, как готовить то или иное блюдо, какие приправы лучше использовать. Лед таял, и мы переходили к другим темам.

Одним из первых, с кем я познакомилась поближе, был торговец рыбой. К открытию рынка, примерно к половине девятого утра, он давно уже был на ногах – рыбацкие лодки выходили в море и возвращались до рассвета. Но энергии у него было хоть отбавляй. А еще он очень любил детей. «Для малышки», – говорил он с улыбкой, ювелирно отделяя свежее филе от костей в нашем присутствии.

Вся очередь прислушивалась к моим ответам на его ненавязчивые расспросы об американской жизни (для французов англоязычные канадцы – те же американцы, и с этим ничего не поделаешь). А я, помня, что сентябрь не за горами, расспрашивала его о местной школе, куда ходили его дети и предстояло пойти Софи. Он отзывался о школе только положительно, с воодушевляющей улыбкой, а Софи со вниманием слушала. И сколько бы я ни настаивала, он ни разу не взял денег за рыбу, которую мы покупали для дочерей. Так он поступал со всеми местными жителями. Но не туристами, которых на рынке тоже было немало. И мне было очень приятно, я поняла – это знак признания.