Французские гастроли

Мы с Боттичелли ещё раз осматриваем самолёт и забираюсь в кабину пилота. За предстартовой подготовкой внимательно наблюдают члены комиссии тщательно фиксируя все наши действия. На лице Анри Фармана застыла скука, да и остальные «члены» восторга не выражают, для них это всего лишь рутина и потеря времени. Даже Анатра не в курсе моих лётных успехов, так как «взлёт-посадку» мы выполняли на аэродроме, а вот «фигуры крутили» далеко за пределами видимости и по моей просьбе Джузеппе не сообщал подробностей, чтоб не волновать Артура Антоновича. Не дай бог ещё и летать бы запретил, с него станется!

«Контакт! Есть контакт! От винта! Есть от винта! И самолётик шустро растворяется в небесной синеве». Конечно, мой «Фиат» никуда не «растворяется», все фигуры будут выполняться над лётным полем, на максимально низкой, но безопасной высоте, чтоб их можно было хорошо рассмотреть и оценить с земли. Но об этом не знает даже мой инструктор, ему тоже хочу сюрприз устроить.

Чтоб спорил меньше, что можно в бою, а чего нельзя. Тоже мне, «ветеран» нашёлся. Великая Война давно уже окончена, а её участники по-прежнему живут «былым» и новое с трудом пробивает себе дорогу. Буду убеждать на собственном примере. Последовательность фигур тщательно продумана и начнётся с самых лёгких фигур с их последующим усложнением. А пока самые простые; «Полёт по кругу», «Змейка», «Горка», «Крен».

Время выполнения каждой фигуры тщательно выверено. Каскад фигур рассчитан по секундомеру и окончание одной фигуры является началом следующей. Ну что Тигра, поехали? Моя «кошечка» предвкушающе мявкает и разогнавшись на «Горке» мы уходим на «Петлю». Выход из «Мёртвой петли» продолжается правой «Бочкой» над самым аэродромом и заканчивается новой «Горкой». Опять «Бочка» над взлётной полосой, но закрученная уже через левое крыло. Вновь «Горка» и после разгона следует «Иммельман», переходящий в «Сплит».

Мдя… а высоты хватило-то в самый обрез. Показалось что моя «тигрица» даже испуганно поджала лапки, чтоб не чиркнуть колёсами по взлётке. На такой скорости это чревато крупными неприятностями и это ещё мягко сказано! Но высоты хватило и это главное. Вновь лезем в «Горку» делаем «Ранверсман» после чего «Вираж» над лётным полем и свечой уходим в небо на «Хаммерхед». Это уже финал Шоу, и он должен быть красивым.

Моя «Тигра» замирает в верхней точке и словно позирует для придирчивых и ревнивых ценителей кошачьей красоты и грации. Вдоволь искупавшись в лучах славы «Фиат» лениво разворачивается через правое крыло и чихнув устремляется к земле. Всё, показ окончен, теперь можно садиться. Захожу на взлётную полосу и перед самой землёй кручу ещё одну «Бочку». Самолёт успевает сделать полный оборот и выровняться в горизонтальной плоскости. За счёт «Бочки» скорость сброшена до минимума, и моя «кошечка» мягко приземляется на лапки.

Подруливаю к старту, глушу двигатель и покидаю кабину самолёта. Оправляю реглан и слегка красуясь, небрежным жестом перемещаю лётные очки на лоб шлемофона. Строевым шагом подхожу к членам комиссии и приложив ладонь к шлемофону хочу доложить председателю комиссии Анри Фарману о завершении экзаменационного полёта, но мой инструктор срывается с места и разрушает всю торжественность момента.

— Мишель! Сукин ты сын! Чокнутый композитор! — бурное словоизвержение моего уже бывшего инструктора подкрепляется крепкими объятиями и сильными тычками. Джузеппе от избытка чувств так мощно колотит по моим плечам, что будь он хоть немного покрепче в телосложении и множественные переломы мне были бы обеспечены.

— Мишенька, мальчик мой! Ну нельзя же так пугать людей, у меня ж сердце чуть не остановилось! — Артур Антонович вытирает лицо уже насквозь мокрым платком и жалобно на меня смотрит.

— И Вы говорите, что он учился всего две недели? Да в это невозможно поверить! Мсье Анатра, Ваша родина поистине страна талантов! Я помню только одного своего ученика, за три дня научившегося летать. И это был Ваш земляк, мсье Пьер Ефимов! Но это? Это вообще уму непостижимо! — Анри Фарман в восхищении разводит руками.

Слова окруживших меня людей словно заполошная стайка воробьёв на крошки хлеба несутся на меня со всех сторон. Сняв шлемофон подставляю разгорячённое лицо под тёплые солнечные лучи и лёгкий ветерок. Сквозь прищуренные глаза смотрю на такое далёкое и одновременно такое близкое небо. Я сделал это… Я Лётчик!

В далёком детстве, когда ещё бредил морем и совсем не помышлял о небе однажды услышал песню, которую затем частенько напевал и для себя, и в дружеских компаниях. В мою молодость эту песню любили и пели все. Казалось, что не было человека, который не знал хотя бы одного её куплета или строчки. Умели же песни писать! И в нашем истребительном полку её любили и пели, хотя у истребителей не штурвал, а ручка управления самолётом, но от этого песня хуже не становилась.