Французский детектив

В глубине открылась дверь, и в спальню проник запах овощей, которые чистили внизу на кухне молодые люди с горящими глазами и аскетическими лицами, а вместе с запахом появилась личность лет двадцати с внушительной повязкой на правой руке. Вновь прибывший мрачно сказал: «Привет!» — и повалился на свою постель недалеко от подростка. Он размотал повязку и пошевелил онемевшими от неподвижности пальцами. Ни малейшего следа раны или ссадины на руке не было.

— Придется что-нибудь подрисовать, — проворчал он себе под нос. (У него были неприятные глаза, тускло-зеленоватые, как будто с ядовитым бельмом. На верхней губе пробивались черные усики, а от волос разило помадой.) — Пошли они к черту в бюро страхования с их переосвидетельствованием!

Он вытащил из кармана блокнот и стал его листать. Мальчуган посмотрел на будильник, зевнул, встал, достал из-под матраса пачку газет и пересчитал нераспроданные экземпляры, расположив их по названиям — «Пари-Суар» в одну сторону, «Энтрансижан»— в другую. Человек с повязкой наблюдал за ним с фальшивой улыбкой и под конец зло усмехнулся:

— Похоже, дела никак не поправятся? Все распространяешь буржуазную прессу?

— Ты меня уже в третий раз спрашиваешь, — сказал мальчик, выпрямляясь. — В первый раз я подумал, что ты шутишь, и посмеялся. Во второй раз — сказал, что есть-то надо. А теперь я хочу послать тебя к черту!

— А я тебе скажу: голоден — ешь! Горе, да и только! Зовешься анархистом, а сам продаешь буржуазные газеты. Какой ты анархист?

— Брось, Лакор, — вмешался со своего места Ленанте, не отрываясь от брошюры. — Брось, что ты к нему пристал? Ты, может, думаешь, что это ты — настоящий анархист?

Голос звучал очень холодно и резко. Ленанте не любил Лакора. Он инстинктивно угадывал за его многословием эгоизм и лицемерие.

— Конечно, — ответил Лакор.

Ленанте отшвырнул брошюру.

— Хотел бы я знать, известно ли тебе вообще, что такое анархист? Очень мило ввалиться сюда в один прекрасный день и заявить: «Я ваш товарищ». Мило, просто и легко. К нам любой может прийти и уйти, как только пожелает. Мы ни о ком не наводим справки.

— Этого только не хватало!

— При всем том анархист, как я понимаю, это все же кое-что другое. И точка.

— Объясни мне, что же это такое.

— Не стоит терять время.

— Во всяком случае, — сказал Лакор, — анархист с чувством собственного достоинства не может быть пассивным, как этот юнец. Он не может опуститься до торговли буржуазным хламом. Он должен уметь постоять за себя, выкрутиться, спереть…

— Вот-вот!

— Да, спереть!

— Чушь все это! Каждый волен жить, как ему вздумается, если только он ни в чем не ущемляет свободу другого. Тот продает газеты, ты — симулянт. Каждый вправе выбирать.

— Если экстремисты…

Ленанте встал.

— Оставьте меня в покое с вашими экстремистами. Это запретная тема для бездельников, симулирующих производственную травму, которых понос пробирает, когда требуют повторного медицинского осмотра в страховой конторе. Тебе не доводилось нападать на инкассатора, поэтому заткнись. Разговоры! Разговоры! Знавал я этих теоретиков-краснобаев, которые сидели себе тихо в своем углу, пока другие бедолаги осуществляли их теории на практике и давали себя сцапать.

— Суди, Кальмен, Гарнье… — начал было Лакор.

— Они поплатились, — прервал Ленанте. — Поплатились вдвойне, и за это я их уважаю. А тебе надо бы понять, насколько они выше жалкого симулянта вроде тебя, и не соваться с выражением почтения — на это у тебя нет права.

Лакор зарделся.

— А у тебя что, есть это право?

— Я тоже поплатился: отхватил два года тюряги за подделку денег, все товарищи подтвердят. Я этим вовсе не горжусь, но считаю, что тут все-таки существует некоторое отличие от симуляции несчастного случая на работе.

— Ну, я на этом не остановлюсь, — проворчал Лакор. — Однажды я закушу удила, и вы увидите, на что я способен. Ухлопаю инкассатора!

— О, на это ты способен, — сказал Ленанте с издевкой. — Для этого большого ума не надо, дело как раз по тебе. А когда ты угробишь одного из этих дурачков, которые перевозят огромные деньги за жалкий кусок хлеба, то отправишься в тюрьму или на гильотину, даже не успев купить себе шляпу на украденное. Я считаю, что дело того не стоит. Я ценю жизнь. Мне вовсе не улыбается гармоничное развитие моей личности в гробу или на каторге. Идеально было бы другое — я всерьез об этом подумываю, — идеально было бы напасть на инкассатора без пролития крови и так, чтобы все это не раскрылось, а потом жить в полной безнаказанности на эти нечестно приобретенные деньги, — впрочем, еще вопрос, бывают ли они когда-нибудь честно приобретенными. Но такое осуществить трудновато.

Лакор с жалостью посмотрел на него и пожал плечами.

— Трудновато. Потому что это абсолютная чушь. И вообще от всех вас у меня живот схватило.