Французский дьявол

Еще через четверть часа мы собираемся возле огромного замшелого камня, прямо под которым начинается тайный ход. Как я ни приглядываюсь, так и не могу понять, каким образом Престон обнаружил вход в подземелье, ведь в окрестностях замка находятся десятки, если не сотни подобных валунов. Похоже, настоящий воин — это особое состояние души и тела, лекарям не понять. Ну и пусть, а вот сможет ли Престон сшить рассеченный нерв или оторванное сухожилие, да не просто сшить, а так, чтобы все срослось? То-то!

Над самым ухом назойливо сопит юный оруженосец, он так рвется в бой, что того и гляди меня затопчет. Хотя какой он юный, ему лет двадцать, еще год-другой, и парень сможет претендовать на высокое звание рыцаря. Лично я против того, чтобы с нами шел необстрелянный человек, но решает здесь сэр Йорк. Право умереть за чужую невесту у меня есть, а права возразить против глупого решения я не имею. Правда, забавно?

Когда сэр Ричард пробует оставить юного Джеффри Крокуса снаружи, чтобы тот охранял вход под землю, сопение из назойливого переходит в угрожающее. Насупившись, оруженосец вполголоса бросает рыцарю нечто вроде «Вы же обещали и уже два раза не сдержали своего слова» и «Я тоже мужчина и воин, ничуть не хуже других». Насчет последнего могу поспорить. Пока ты не убил хотя бы пяток врагов, лично я поостерегусь биться с тобой плечом к плечу, но, как я уже заметил, моим мнением здесь никто не интересуется. Хочешь идти с нами — большое спасибо, вообще-то, мы и без тебя справимся, ты, главное, не отставай.

Дружно навалившись, воины что есть сил упираются в землю ногами, их лица багровеют. Британцы пыхтят как паровозы, но камень и не думает поддаваться. На помощь бросаются сэр Йорк с оруженосцем, да и я, засучив рукава, присоединяюсь к англичанам. Спина трещит, сердце колотится как сумасшедшее, нагоняя кровь в мышцы, в глазах темнеет. Я жадно хватаю холодный ночной воздух открытым ртом, но натиска не прекращаю, что есть сил пихаю неподъемный валун. Под нашим напором камень слегка поддается, снизу доносится пронзительный скрежет, и тут же валун начинает двигаться намного легче. Наконец мы сталкиваем глыбу в сторону, из открывшейся дыры тянет затхлой сыростью.

Первым под землю спускается сэр Ричард, за ним ныряют воины, последним, сразу после оруженосца, иду я. Если я правильно понял умоляющий взгляд рыцаря, все, чего он от меня ждет, это присмотреть за юнцом. Я тяжело вздыхаю. Хуже нет, чем нянчиться с подобным типом, который, по лицу видное так и рвется в герои. Парень наслушался красивых песен, баллад и прочих саг и вообразил себя новым Галахэдом или Ланселотом. Мечтает, значится, красиво умереть за прекрасную даму в битве с превосходящими силами противника. И чтобы труп непременно укрыли парадными знаменами, когда повезут хоронить, и горько застонали горящие золотом трубы, а барабаны зарокотали торжественно и печально. И тогда все благородные девицы взрыдают в голос и поймут наконец, дуры набитые, какого хлопца потеряли!

Скрипнув зубами, я меряю тонкую фигуру сквайра Крокуса оценивающим взглядом. Если будет сильно рваться вперед, тюкну его легонько по затылку, аккуратненько так, чтобы не переборщить, да и положу в тенечек, пусть отдыхает. Потом сочиню красивую сказку, как он в честном бою сразил одного или даже двух супостатов, но тут подлый враг подобрался со спины и со всей мочи ударил героя булавой по темечку, отбив ему память. Главное — не забыть мальца, когда мы побежим обратно.

Как только я это решаю, на душе тут же становится легче. Я даже прибавляю шагу, то и дело наступая оруженосцу на пятки.

Впереди возникает небольшая заминка, затем что-то коротко скрипит, свет факела гаснет, оставив после себя клубы чада. Я честно пытаюсь разглядеть хоть что-нибудь в наступившей тьме, но, кроме широких спин британцев, мне ничего не видно. Кто-то из них, судя по голосу, Томас Макли, тихонько требует, чтобы с этой вот самой минуты мы вели себя осторожно, а не как стадо олухов, которыми по сути и являемся. Кольчугами чтобы больше не брякали и мечей не роняли, ведь подземный ход закончился, и мы вступаем в подземелье замка.

Стараясь мягко ступать по каменным плитам пола, мы рассыпаемся по просторному подземелью, прислушиваясь и приглядываясь. Здесь пахнет болотной затхлостью и какой-то тухлятиной, где-то вдалеке тускло горят масляные лампы, но освещенное ими пространство так мало, что толку от них нет. Я смахиваю с лица клочья пыльной паутины, один из воинов выразительными жестами приказывает мне двигаться вперед, и я обгоняю оруженосца. Справа проплывают громады трехсотведерных бочек для вина, я не столько вижу их, сколько ощущаю их присутствие неким шестым чувством, слева тянется лабиринт каких-то кладовых, давным-давно заброшенных и наполовину забитых всяким ненужным барахлом.