Французский дьявол

Уже издали я понял, что происходит что – то неладное. У моего дома собралась целая толпа, все громко кричали и суетились. Я нахмурился и тут же прибавил шагу, едва удерживаясь от того, чтобы не перейти на бег. Завидев меня, люди с готовностью раздались в стороны. Прямо перед моим крыльцом на грубых деревянных носилках лежала девушка лет семнадцати, голова ее была закутана в серое полотно. Плотная ткань промокла насквозь, тяжелые алые капли беспрерывно падали вниз, под носилками медленно расплывалась лужа крови. Девушка негромко рыдала, голос тонкий, как у ребенка, мелко дрожали босые ноги.

– Молчать! – рявкнул я, когда навстречу мне рванулись сразу трое горожан и затараторили как сороки, взбудораженно перебивая друг друга.

– Говори, что случилось, Люка! – ткнул я пальцем в коренастого парня с некрасивым суровым лицом.

– Это все охота! – выпалил тот. – Анна не успела убраться с дороги, и один из псов вцепился ей в голову, я еле его оттащил.

– И что потом?

– А ничего, – пожал тот плечами. – Егеря ухватили его за ошейник и побежали дальше, а я понес сестру к вам.

М – да, лично я убил бы пса на месте, но крестьянину о таком и мечтать не стоит. За подобное вольнодумство не только серва, но и всю его семью могут казнить, и ничегошеньки сеньору за это не будет, он в своем праве. Такие уж времена на дворе стоят.

– Заносите ее, – крикнул я, распахивая входную дверь. – Кладите на длинный стол у окна!

Понимаю, что иметь два стола в одной комнате – сущее барство, но не кушать же мне на той столешнице, где перевязываю больных. А в остальном у меня без излишеств. Прихожей нет, и из входной двери попадаешь сразу в гостиную, она же приемная и перевязочная. Дверь налево ведет в кухню, там я себе готовлю. Дверь прямо – в спальню, этим громким словом называется комнатушка три на четыре ярда, бывшая кладовка, куда я затащил кровать. Кто спорит, я мог бы подыскать для себя дом получше, но к чему смазывать образ бедного лекаря, ведь каждая мелочь должна быть достоверной.

– А вы куда? – уставился я на людей, набившихся в комнату. – Попрошу всех выйти на улицу, вы будете только мешать.

Всхлипывающих женщин вывели под руки, я захлопнул за ними дверь и, повернувшись к больной, нахмурил брови:

– Ты не слышал, что я сказал?

– Позвольте мне остаться, – взмолился Люка. – Может быть, я смогу вам помочь.

– Хорошо, – кивнул я. – Только рта не открывай, пока я сам тебя не спрошу.

Девушка коротко простонала, когда я снял с ее головы коряво наложенную повязку. Секунду подумав, я плеснул в кружку немного крепкого коньяка и заставил ее выпить, потом осторожно омыл лицо и с облегчением убедился, что оно совсем не пострадало. Уши, глаза, нос и губы на месте, в тех местах, где им и положено быть. Весьма привлекательная девушка, отметил я машинально, и тут же озабоченно присвистнул. Пес прыгнул на Анну сзади и вцепился ей в голову, а когда брат дернул зверя назад, стаскивая его с сестры, острые как скальпели клыки собаки рассекли ей кожу на голове на тонкие полоски.

Если пес болен, кончина девушки будет ужасной. Укус бешеного пса в голову – верная смерть и в двадцать первом веке, со всеми нашими вакцинами, анатоксинами и прочими достижениями современной медицины, а про пятнадцатое столетие и говорить нечего. Но о таком исходе мы думать пока не будем, подобные грустные философствования нам ни к чему. Но что мне делать с ранами головы? Обработать их и наложить повязку? Раны нагноятся, и девушка попросту не выживет, а если каким – то чудом и выкарабкается, то красоткой ей больше не быть.

Я вытащил большие ножницы, сунул их парню в руки.

– Состригай волосы под самый корешок. Чего встал, как засватанный?

– Но Анна так любит свои волосы, она столько лет их отращивала! – запротестовал тот.

Я свирепо глянул на парня, выдвинул вперед нижнюю челюсть, и Люка, сникнув, тут же защелкал ножницами, закусывая губу всякий раз, когда сестра дергалась от боли.

Беда с этими женщинами, очень уж сильное внимание они уделяют своей внешности, прямо с ума сходят. И поощряют их в этом такие вот подкаблучники, как этот Люка.

– Ладно, – сказал я громко, словно успокаивая сам себя. – Все обойдется, – и повторил уже тише: – Все будет в полном ажуре.

Вообще – то укушенные раны не шьют, они априори считаются грязными, инфицированными, но и оставить девушку без помощи я не мог, а потому, вооружившись иглой и пинцетом, принялся сшивать ленточки кожи между собой. Работа заняла около часа, закончив, я обозрел получившуюся картину и довольно покачал головой. А затем споро наложил повязку и отправил девицу домой.

И тут, словно кто сглазил, больные повалили ко мне просто толпой, резаные, поломанные и даже побитые. Закончил я прием уже после заката, а когда последний пациент исчез в ночной тьме, долго сидел на крыльце, тупо разглядывая луну.