Французский дьявол

Уныло присвистнув, я разложил перед собой обнаруженные богатства и оглядел их с некоторым отвращением. Шить раны прямыми иглами – что за извращение? И где, позвольте узнать, иглодержатель? Ах мои прекрасные, острые как бритвы скальпели, сгинувшие бесследно, когда меня захватили в плен в замке Молт, как же мне вас не хватало!

Звонко хлопнув ладонью по крышке сундучка, я покосился на приданного мне помощника. Как пояснил Марзак, раньше этот матрос время от времени помогал покойному лекарю, а потому я сразу же окрестил его медбратом. Было в нем что-то от тех разбитных, но прекрасно знающих дело ребят с Украины, с которыми я проходил срочную в полковом медпункте!

Заметив мой хмурый взгляд, медбрат, диковатого вида сарацин, низенький, широкий в плечах и с круглой плешивой головой, понятливо кивнул, исчез куда-то, но тут же появился, гордо размахивая неким инструментом. Подбоченясь, протянул мне его с видом феи лесного озера, которая милостиво одаряет чудесным мечом Эскалибуром короля Артура, на поклеванном оспинами лице было написано нечто вроде «Я понимаю, как ты потрясен, но эта чудесная вещица и впрямь предназначена для тебя!»

Я и в самом деле потерял дар речи, пару раз сглотнул, но, пересилив себя, с опаской взял удивительный инструмент. В моих руках оказалась увесистая одноручная пила, настоящая мечта дровосека, с чудовищными зубьями, покрытыми подозрительного вида пятнами. Чувствуется, не одну сотню рук и ног отняли с ее помощью. Что ж, в работе хирурга ампутационная пила – вещь незаменимая, как ни крути, и уж всяко полезнее меча-кладенца.

– Молодец, – веско произнес я, стараясь, чтобы голос звучал твердо, как и положено настоящему лекарю. – Благодарю за старание!

Доброе слово и сарацину приятно, а потому медбрат довольно осклабился и даже попробовал принять нечто вроде строевой стойки.

– Ты готов, наконец? – рявкнул истомившийся толмач.

– Не кричи, – осадил я его. – Мне требуются еще две вещи.

– Какие?

– Мне нужна чистая вода и как можно больше крепкого вина!

– Собираешься пить по такой жаре? – изумился Марзак. – Слышал я, что вы, британцы, совсем ненормальные, прямо на всю голову больные, но не настолько же!

Я стиснул зубы, но удержался от комментариев. Явно повторялась история четырехлетней давности, когда от меня требовали объяснений, какого черта я трачу драгоценное пойло на мытье рук.

Тем временем толмач гортанно прикрикнул на моего помощника, тот жестом фокусника извлек из-за спины деревянное ведро с привязанной к нему веревкой и через минуту осчастливил меня полным ведром морской воды. Я открыл было рот, но, натолкнувшись на твердый взгляд Марзака, понял, что пресной воды, и уж тем более кипяченой, мне не видать как своих ушей.

А вместо крепкого вина мне торжественно вручили здоровенную бутыль уксуса. Что ж, нашим партизанам приходилось гораздо хуже. Бинты после раненых стирали по многу раз, вместо ватных тампонов и марлевых подушечек использовали мох, и все же как-то справлялись, – к лицу ли мне отступать?

– Давайте сюда ваших раненых и больных, – приказал я. – Прием объявляю открытым.

И люди потянулись ко мне. Поначалу неохотно, придирчиво всматриваясь и обмениваясь скептическими репликами, а затем, убедившись в том, что пленник и вправду знает свое дело, раненые пошли валом.

Не так-то просто далось сарацинам разграбление Уэймута, британцы сумели постоять за себя. Мне пришлось чистить и ушивать раны, накладывать шины и повязки, вырезать из тел наконечники стрел. Заодно решилась мучавшая меня загадка, как давать обезболивание, если под рукой нет ни алкоголя, ни опиатов.

В отличие от женщин, мужчины, доложу я вам, совсем не переносят боли! Нет, под вражескими пытками они, быть может, и станут во весь голос смеяться и нецензурно комментировать физические и душевные недостатки мучителей, я не спорю. Но отчего-то при виде доктора со сверкающим лезвием в руке мужчины ведут себя точь-в-точь как избалованные дети. Они прячут раны, пытаются хитрить, бледнеют и если не падают в обморок, то убегают.

Как оказалось, на флоте обезболивание происходит очень просто, без всяких сухопутных нежностей. За долгие века мореходы чего только не перевидали, а потому разработали собственную уникальную методику оказания медицинской помощи. Каждого раненого мы пристегивали сыромятными ремнями к специальной доске, а едва один из воинов завопил от боли, выплюнув изо рта специальную деревяшку, какую следовало закусывать зубами, как медбрат, коротко размахнувшись, тут же отправил его в нокаут.

Я бросил косой взгляд на увесистую дубину, для вида обмотанную тряпками, и одобрительно кивнул. Похоже, предыдущий лекарь совсем не баловал коротышку похвалами, поймав мой взгляд, сарацин мигом надулся словно воздушный шарик, я даже испугался, что его унесет первым же порывом ветра, но – обошлось.