Французский поход

— Еще бы! Ведь он погиб, так и не востребовав от бедной де Ляфер то, что ему причиталось бы как щедрому, бескорыстному покровителю. А как он рассчитывал на это!

«Значит, речь идет не о графе де Брежи, — с облегчением отметил про себя Гяур, — поскольку тот еще не исчез «при странных обстоятельствах, кажется, на дуэли». А ему очень не хотелось, чтобы в этой истории был замешан посол. Хотя какое это имеет значение?»

— Во-вторых, я не зря говорила, что она вступит во владение только после Рождества. То есть в том случае, если я смогу вернуться в свой замок, не опасаясь плахи или подземелья.

— Неужели такая опасность все еще существует?

— И, в-третьих, если лично вы, мой суженый, окажете мне столь же несущественную услугу. Только уже здесь, во Франции.

— Услугу? Я?! Позвольте, какую же услугу я способен оказать вам в этой чужой для меня стране? — медленно поднимался Гяур.

— Сидите, сидите, мой нетерпеливый князь. Мне удобнее говорить с вами, созерцая сверху, нежели все время смотреть на вас, как гном на великана. И к черту условности, придворные этикеты. Я не стану утверждать, что за меня уж совершенно некому похлопотать перед королевой или первым министром. Рыцари в этом благословенном королевстве, слава богу, пока еще не перевелись. Тем не менее…

— Говорите, говорите. Я готов слушать вас.

— Завтра Хмельницкого, Сирко и вас принимает королева-регентша Анна Австрийская. Это так? Мои люди ничего не напутали?

— Если за то время, пока мы добирались до вашего пристанища, при дворе короля Людовика XIV ничего не изменилось.

— Здесь столетиями ничего не меняется, монсеньор. Я уже говорила, что перед кардиналом, принцем Конде, да и перед самой королевой, за меня есть кому похлопотать, и это правда. Но вы — иностранец. В вашем расположении, как и в ваших войсках, королева сейчас крайне заинтересована. Поэтому ваше прошение может куда больше повлиять на способ мышления этой кастильской сумасбродки, чем прошения некоторых наших ходатаев. Разве не так, монсеньор?

— Иностранному послу отказывать, очевидно, будет труднее, — согласился князь.

Графиня решительно открыла стоящий на столике ларец и извлекла из него небольшой пакет.

— Здесь письмо. Оно написано моим адвокатом, но от вашего имени — вы уж извините. В противном случае вам пришлось бы писать его самому, со всеми теми ошибками и драгунскими фразами, которые вы бы налепили в нем.

— Не могу же я тягаться с адвокатом, — безропотно проглотил и эту пилюлю Гяур.

— В нем вы просите королеву издать вердикт о прощении графини де Ляфер всех ее проступков, что даст ей возможность спокойно вернуться на родину.

— Об этом должен просить я?! Согласитесь, это действительно неожиданно.

— Если вы спросите, почему я обратилась именно к вам, разговор будет прекращен.

— Я не спрошу этого.

— Попробовали бы. Итак, вердикт о прощении. В этом весь смысл письма. На словах же попытайтесь объяснить королеве, что, будучи в Варшаве, графиня — и в этом нет лукавства — немало сделала для того, чтобы правительство Польши разрешило вам отбыть на переговоры и собрать полки наемников. Это более весомый аргумент, чем может показаться на первый взгляд.

— Главное, что в этом заключена святая правда.

— Нет, главное — в другом: Франция терпит поражение в войне с Испанией, а королева-регентша — по крови испанка [39]или же испанка-полукровок. Король еще не достиг возраста полноправного монарха. Есть люди, готовые воспользоваться этим. Причем их немало, и довольно влиятельных. Вот почему вы и ваши воины столь нужны сейчас королеве. Как, кстати, и кардиналу Мазарини, любимцу папы Урбана VIII [40]. Точнее, первому министру Мазарини, который буквально задавил французов непомерными налогами, вызывая у них все большую неприязнь. Как, впрочем, нужны и принцу де Конде, он же — Луи де Бурбон, герцог Энгиенский…

— Это понятно: де Конде нужны войска.

— Войска? Дело не в войсках. Принцу очень не хочется из-за нынешних неудач на севере Франции лишиться славы талантливого полководца, добытой ему воинами ценой огромных жертв в битве под Рокруа. Добытой, да будет вам известно, когда принцу было всего лишь двадцать два года от роду. Понимая все это, Анна Австрийская вряд ли решится отказать иностранному посольству в столь незначительной услуге, как прошение графини де Ляфер, доставившей несколько неприятных дней ее покойному супругу. Тем более что королеве передадут также и мои личные письма с самыми искренними раскаяниями и заверениями. Вы слышите меня, князь: с моими самыми искренними, — саркастически рассмеялась графиня, — признаниями. Так что она не будет стеснена никакими дополнительными обстоятельствами, которые помешали бы проявить снисхождение. Однако личными письмами займутся другие.

Гяур взял в руки пакет, повертел им.

— Очевидно, я должен буду решиться на такую просьбу, только оставшись с королевой один на один?

— О, королева даже не догадывается, какой опасности подвергнет себя, решись она остаться с вами тет-а-тет, — съехидничала графиня. Просто не смогла отказать себе в таком удовольствии.