Французский поход

Я — грек Озарис; мой аптекарь — грек Афанасопуло. Человек, который придет к вам сегодня вечером, будет зваться просто Грек. Таковыми будут его фамилия и имя. — О чем бы ни говорил Озарис, он говорил с улыбкой торговца, который даже сейчас, сидя в углу небольшого ресторанчика, расположившегося между его магазином и аптекой, пытается что-то сбыть долгожданному покупателю.

— Он тоже торговец? — сделал Гяур последнюю попытку заполучить хоть какие-либо сведения о Греке [42].

— Можно согласиться и с этим утверждением, — коварно улыбнулся Озарис. — Вопрос в том, что считать товаром. Замечу, что он так же молод, как и вы. Так же мудр и честолюбив.

— Хотите сказать, что у меня появился двойник-соперник?

— Точнее будет сказать: единомышленник-союзник. Он не настолько знатен, чтобы рассчитывать на высокий пост при каком-либо дворе. Но достаточно талантлив и коварен, чтобы со временем стать отличным дипломатом. Сами сможете убедиться, что Грек — прирожденный посол и посредник.

— Он где-то обучался?

— Скорее всего у него будет сан священника. Только потому, что священникам чаще всего доверяют самые сложные дипломатические миссии. Кстати, несмотря на свою молодость, Даниил Грек уже имеет опыт миссионерства. К тому же его включали в состав шведского посольства в Константинополь. А еще утверждают, что он пришелся по душе правящей шведской королеве Христине, которая, как вам известно, владеет греческим языком и буквально пленена историей Эллады, ее культурой.

Гяур вежливо промолчал. До сих пор он считал, что в Швеции правит король. Но то, что королева принимала Грека, уже возвышало его в глазах Гяура.

— Вечером, в назначенное время, Грек на встречу не явился. Однако на следующий день Озарис сам разыскал Гяура, извинился и, назначив новое время и место встречи, как бы между прочим заметил, что было бы намного лучше, если бы на этой встрече присутствовал Богдан Хмельницкий.

— С чем это связано? — удивился князь.

— Мне трудно объяснить. Но знаю, что это желание не только Грека. Хотя идея такой встречи исходит именно от него.

— Все, что вы делаете, уважаемый Озарис, окутано романтической завесой таинственности, — заметил Гяур. — Стоит увидеть вас, как я сам себе начинаю казаться рыцарем какого-то таинственного ордена.

— Причем участвующим в заговоре против всех королевских тронов Европы, — с неизменной улыбкой ответил Озарис. — Если только вас устроит репутация бунтаря.

— Репутация храброго воина, в моем понимании, предпочтительнее. Впрочем, все может быть…

Приземистый, с крупной, совершенно лысой головой и крючковатым серпообразным носом, этот пятидесятилетний торговец напоминал старого, потерявшего оперение коршуна, который, хотя и не был способен взлетать, однако добычи своей не упустит.

«Не упустит — это уж точно», — утвердился в своей мысли князь Гяур.

51

Хмельницкий встретил его предложение довольно охотно. Вообще Гяур заметил, что полковник ценит любые парижские знакомства и как мудрый политик в каждом из своих новых знакомых ищет будущего союзника. Очевидно, с такой же меркой и таким же настроением подошел Хмельницкий и к предложению Озариса.

— Будущий дипломат — это хорошо. Особенно хорошо, что будущий, — философски рассудил он и сразу же поинтересовался, когда и где они могут встретиться.

— И время для этого нашел без каких-либо оговорок.

— Почему «особенно хорошо, что будущий»? — несколько запоздало не удержался Гяур. Вот уже полчаса они прохаживались аллеями скверика, прилегающего к резиденции, которую им отвели.

— Потому что не знаю, как для Франции, но для Украины очень скоро настанет такое время, когда ей понадобится много дипломатов. Способных, талантливых, умеющих завоевывать симпатии министров и королей любой державы. Кроме того, нужна будет помощь сведущих в дипломатии чужестранцев — молодых, по-новому относящихся к истории Речи Посполитой и той части государства, которую мы называем теперь кто Русью, кто Малороссией или Украиной. Потому что подходить к ней с теми взглядами, которые бытуют сейчас, уже невозможно.

Рядом с калиткой, ведущей в сквер, остановилась карета. Из нее вышел сутулый монах и шаркающей походкой подошел к аллее.

Гяур и Хмельницкий заинтригованно присмотрелись к нему, но, помня, что Грек должен быть молодым, разочарованно переглянулись: опять не он. Решив, что и на сей раз встреча не состоялась, полковники повернулись и угрюмо побрели назад, к особняку.

Но как только они свернули в ту часть аллеи, где на небольшом пятачке стояли друг против друга две лавочки, монах вдруг обогнал их и, отбросив капюшон, распрямил спину. Перед ними стоял рослый, худощавый эллин, с почти идеально правильными, греческими чертами лица и золотисто-русыми, слегка вьющимися волосами.

— Князь Одар-Гяур? Полковник Хмельницкий?

— Да, это мы, — ответил Гяур после некоторой заминки. Он не сразу смог справиться с удивлением, которое было вызвано странным перевоплощением монаха.

— А я, как вы уже догадались, Даниил Грек. Свои извинения готов принести в том виде, что буду крайне немногословен и отниму у вас предельно мало времени.