Французский поход

— В таком случае, имея на то ваше согласие, а также помня о ниспосланном мне видении Христовом, я, рыцарь де Моле, стоя здесь, в зале, в котором зарождался орден тамплиеров, объявляю: отныне орден «бедных рыцарей Христовых» вновь возрожден! — Он положил свой меч на оружие рыцарей и торжественно добавил: — И существовать ему отныне и вовеки.

— Отныне и вовеки! — повторили рыцари тайного ордена.

«Отныне и вовеки!» — таков будет наш девиз, — провозгласил граф.

43

Хмельницкий приблизился к самому большому, прислоненному к стене, распятию, на котором Христос был пригвожден к кресту, возвышавшемуся над костром, и, удивленный такой трактовкой библейского сюжета, несколько секунд озадаченно рассматривал его.

Полковник никогда не испытывал особых религиозных чувств, и ко всему, что связано с Богом, относился как к традиции. Но к традиции народа он чувствовал потребность относиться с уважением. Полковник был приучен к этому традициями казачества, сознанием того, что без традиций нет ни войска, ни народа. Тем не менее столь смелая трактовка библейского сюжета вызвала у него восхищение.

— Прежде чем ответить на ваш вопрос, я хотел бы знать: вам просто нужно какое-то количество волонтеров? Или же Франция действительно попала в такое положение, когда она не может обойтись без помощи казаков?

— Полковнику любого другого войска я сказал бы, что Франция всего лишь предлагает его воинам поле для рыцарской славы. И если они отказываются от этого предложения, мы найдем волонтеров в другой стране. Но вам, украинскому полковнику, знающему, что такое западня многолетней изнурительной войны, отвечу честно: чем скорее вы и ваши люди прибудут во Францию, тем с большей благодарностью Париж будет потом вспоминать о вас. Вспоминать даже через десятилетия. Эта война слишком затянулась, и слишком много воинов потеряли мы в боях с испанцами, чтобы можно было…

— Простите, граф, что перебиваю. Того, что вы только что сообщили, мне вполне достаточно. На переговорах с кардиналом Мазарини и принцем де Конде я, конечно же, буду настаивать на достойном жалованье для моих «вольных стрелков». Но, какую бы плату я не выторговал, воевать все же будем не за плату. Так и уведомьте короля, первого министра, де Конде — словом, всех, кого сочтете необходимым, в своих посольских депешах.

— Благодарю вас, полковник, — слегка дотронулся до плеча Хмельницкого де Брежи. — В письмах, которые я намереваюсь передать с вашим посольством кардиналу Мазарини и принцу де Конде, эта ваша мысль будет преподнесена с должным чувством такта, — и, выдержав небольшую паузу, добавил: — Можете положиться на мое слово чести, как на слово истинного воина. Кстати, о посольстве. Кроме полковника Сирко и князя Одар-Гяура, с вами могут поехать еще трое казаков — старшин-ординарцев.

— Оказывается, вам точно известно количество людей, которые находятся сейчас вместе со мной в Варшаве.

— Расходы по вашему вояжу берет на себя королевская казна Франции. И еще одно. Поскольку вы будете командовать во Франции двумя полками, вас готовы принимать как генерала.

— Я всего лишь полковник, господин де Брежи.

— Но ваше положение генерального писаря и командующего экспедиционным корпусом…

— Пока король Польши не удостоит меня чина, равного генеральскому, я предпочту оставаться полковником. Даже если это необходимо в интересах дипломатии, — упредил он дальнейшие доводы посла.

— Конечно, к вам могут обращаться, используя титул, которым Владислав IV наделит вас, исходя из званий реестрового казачества: наказной атаман или польный гетман. Но кто в Париже, привыкшем к точной европейской регламентации армейских чинов, способен истолковать, что это за чин? Впрочем, неспособны сделать этого и в Речи Посполитой. Однако все сказанное — лишь первая часть нашей беседы. Даже при вашем абсолютном согласии на поход здесь, в Варшаве, при дворе его королевского величества, возникают свои проблемы, связанные с этой экспедицией.

— Я облегчу вам жизнь, почтенный граф, — улыбнулся Хмельницкий. — Об этом мне уже все известно. Если бы меня испугала немилость Николая Потоцкого или Адама Киселя, я не прибыл бы на эту аудиенцию.

— Вы действительно облегчили мне жизнь, — благодарно улыбнулся граф-посол. — Мне бы не хотелось выглядеть перед вами заговорщиком — при чужом дворе, в чужой стране. Это не в традициях посольских миссий.

— Не в лучших традициях их миссий, — вежливо уточнил Хмельницкий. И оба рассмеялись.

— Да, — вспомнил полковник уже буквально в дверях усыпальницы распятий. — Не известна ли вам судьба мастера, который сотворил вон то каменное распятие, с несколько необычным толкованием библейской трагедии: распятие на костре?

— А, — подошел де Брежи к огромному распятию из зеленоватого, покрытого мхом камня. — Свой шедевр он сотворил в тюремном каземате крепости, будучи приговоренным к смертной казни за какое-то преступление перед святой церковью. Уж не помню, за какое именно.

— У церкви огромный реестр преступлений, за которые можно приговорить к смертной казни даже апостола Петра.