Французский роман

Он распахнул черное пальто, я невольно опустил взгляд и увидел висящий у него между ног толстый и вялый розовый палец с парой сизых сморщенных сливин по бокам.

— Нравится, а? Хорошо видно? Ты смотри, смотри…

От удивления я ничего не ответил, просто подобрал мяч и развернулся назад, к двери. Думаю, меня спасла ракетка «Donney» — парень не стал подходить ко мне слишком близко, наверное, опасаясь, что я влеплю ему в ширинку хорошую «свечку»; он же не знал, что от страха меня почти парализовало. Как ни в чем не бывало, я продолжил тренировку. До сегодняшнего дня я никому не рассказывал об этом инциденте. Лишь несколько минут спустя у меня начали дрожать колени, я с трудом сумел выйти к сетке. Мне было десять лет, но я уже не первый раз видел чужой пенис. В раздевалках «Поло» взрослые спокойно расхаживали нагишом перед детьми, демонстрируя гениталии всех размеров и расцветок, входили и выходили из душа, и я, например, могу утверждать, что особенно мощным орудием обладал Жан-Люк Лагардер[56]; прочие, не менее знаменитые личности, имели орган поскромнее, притом сильно съежившийся в прохладе раздевалки, — их имена я не называю из христианского милосердия.

Меня они ничуть не шокировали; если бы из каждой мужской раздевалки исходила угроза психике ребенка, следовало бы запретить спорт или пренебречь гигиеной. Эксгибиционист из парка Багатель отличался от других взрослых мужчин: он первый покусился на мою безопасность. Выставление напоказ своих причиндалов, безусловно, есть форма агрессии, пусть и не столь вредоносная, как намерение ими воспользоваться; нынче мне от этой сцены ни жарко ни холодно, но такой случай со мной действительно произошел. Странно, что он выплыл из моего подсознания именно сейчас, когда я подбиваю итоги; может, причина в том, что в полиции с меня тоже спустили штаны.

Кстати есть один фильм, в котором проблема амнезии получила весьма оригинальную трактовку — я имею в виду «Людей в черном» Барри Зонненфельда (1997). В этой фантастической ленте два агента архиспецслужб ослепляют граждан особой вспышкой, стирая память о пришельцах. После каждой операции они вынимают металлическую трубку под названием нейтрализатор и направляют луч на свидетелей, которые моментально забывают обо всем, что видели. А может, я жертва такого воздействия? Может, мне тоже попался на пути какой-нибудь подлежащий «засветке» инопланетянин и, удаляя из моих мозгов его образ, меня заодно избавили и от всего остального? Странность еще в том, что по-английски глагол «to flash» имеет два значения — ослеплять и заниматься эксгибиционизмом. Прошлое состоит из наложенных друг на друга пластов, и наша память похожа на слоеный торт… Мой психоаналитик считает это воспоминание очень важным, в отличие от меня, находящего его омерзительным и банальным, но я привожу его здесь, как и все прочие, просто в порядке оживания. При этом я сознаю, что повинен в том же грехе, что и любитель «пофлешить» из Багателя — «человек в черном», возможно, умудрившийся стереть из моей памяти десять лет жизни.

Глава 22 Возвращение в Гетари

Если уж путешествовать во времени, то почему бы не устроиться с комфортом, как в кресле, на берегу моря? Из тесноты своей клетки я переношусь на пляж Сеница. Тот день, когда я, семилетний, гулял с дедом, стал оком моего личного циклона. Родителям, слишком молодым и слишком занятым любовью и крахом любви, жизненными успехами и провалами, было не до меня. Только деды и бабки могут позволить себе роскошь интересоваться кем-то кроме себя. Поросший травой склон круто спускался к морю. Телевизионная антенна в Лару не служила громоотводом всему побережью. Деревенский пейзаж колыхался под золотистыми небесами, словно сошедшими c полотен Тернера. Я собирал осколки бутылочного стекла, отшлифованные песком до состояния зеленых прозрачных камешков. Тетя Дельфина складывала их в особую вазу, и мой улов предназначался для пополнения ее коллекции. Во время отлива Сениц превращается в каменистый пляж, на котором отдыхали — и до сих пор отдыхают — чайки и отпускники.