Французский роман

Потом настал мой звездный час – меня показали по телевизору в программе братьев Богданофф. В 1979 году я был белокурым мальчиком с девчачьим голоском; в передаче «Время Икс», шедшей в прямом эфире по первому французскому каналу, я заявлял, что «научная фантастика – это разведка границ возможного». Русские братья-близнецы в скафандрах бывали на коктейлях у моего отца и видели меня, вечно погруженного в роман о космических приключениях или в очередной выпуск ежемесячного комикса «Вопящий металл»; потому-то они и предложили мне принять участие в передаче и поделиться своими мыслями юного фаната постатомной эры. Студия канала ТФ1, располагавшаяся на улице Коньяк-Жэ, представляла собой асбестовую летающую тарелку. В понедельник, придя в Боссюэ, я наслаждался завистью одноклассников и уважением отца Ди Фалько, руководившего школой. Благодаря телевизионному успеху я стал директорским любимчиком, и он даже подарил мне сорокапятку с песенкой, слова которой сочинил сам: «Скажи, Дед Мороз, ты существуешь?»

В поклонника научной фантастики меня обратило издательство «Галлимар», запустившее серию детских книг под названием «Тысяча солнц». В этой серии вышли переиздания «Марсианских хроник», «451 градуса по Фаренгейту» Рэя Брэдбери и «Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда» Роберта Льюиса Стивенсона. Мои вкусы несколько изменились. Там опубликовали также классические романы Г. Д. Уэллса: «Войну миров», «Человека-невидимку» и «Машину времени». Тут я и включился в процесс. Обложки им рисовал Анки Билаль. Потом отец посоветовал мне прочитать «Ночь времен» Баржавеля, и я пережил сильное эротическое потрясение. Элея – замороженная блондинка, обнаруженная во льдах Северного полюса, надолго стала моим женским идеалом; ничто не возбуждает меня больше, чем желание распалить фригидную блондинку. Я проглотил всего Баржавеля: «Опустошение», «Неосторожного путешественника» – еще один великий роман о путешествиях во времени, которыми я тогда бредил. Для меня существовала только фантастика, я собирал серию «Будущее в настоящем»[48], зачитывался сагой о роботах Азимова в карманном формате, но главным образом – «Мирами Нуль-А» А. Э. Ван Фогта (того же издательства), до меня открытыми моим братом. Шарль тоже любил научную фантастику и коллекционировал футуристические комиксы – его влекла астрономия, галактики и далекие звезды, отсюда – Валериан, Йоко Цуно, Блейк и Мортимер…[49] Может, он тоже мечтал сбежать от самого себя? Я представлял себя одним из последователей «неаристотелевой» логики – персонажем романа «Миры Нуль-А», написанного в 1948 году и переведенного Борисом Вианом. Принцип прост: герой, которого зовут Гилберт Госсейн, замечает, что он не живет в своей деревне, не женат на своей жене, что память играет с ним дурные шутки и он совсем не тот человек, каким себя считал. Впоследствии эту идею многократно заимствовали другие авторы (из недавних примеров достаточно назвать «Матрицу», «Гарри Поттера» и «Хроники Нарнии»). Для ребенка это потрясающе – вообразить, что его жизнь не настоящая, что родители ему не родители, что его брат – на самом деле пришелец, что его подлинные учителя находятся совсем в другом месте, что его внешность обманчива и вообще наши ощущения ничего не доказывают. Только сейчас я начал понимать, каким надежным убежищем служили мне эти книги. Все мое детство осенялось фантазией, что я голограмма наподобие виденных мною в Диснейленде, в Доме с привидениями, во время поездки в Калифорнию в 1975 году. Моим любимым комиксом был «Филемон» Фреда. Я собрал все выпуски до единого и знал их наизусть. Это история маленького мальчика, который жил на букве «А» Атлантического океана. Оказывается, в другом измерении буквы на наших географических картах – реально существующие острова. Отец не верил Филемону и только отмахивался, когда тот пытался рассказывать, как путешествовал по всем буквам Атлантического океана. Я думаю, у многих детей разведенных родителей развивается пристрастие к иллюзорному, близкое к шизофрении. Они надеются, что где-то существует параллельная вселенная – более дружелюбная, чем наша. Или просто невольно догадываются, что взрослые не говорят им всей правды. Если я потерял память, будучи уже взрослым, то, возможно, оттого, что уже с юности не доверял реальности. Виноваты в этом «Нуль-А» Фогта и «А» Фреда. В прошлом году я встретил Фреда на похоронах Жерара Лозье в Сен-Жермен-де-Пре. И я счастлив, что мне выпал шанс лично сказать ему, что для меня он был фигурой, равной Льюису Кэрроллу.