Französisch

Главное, он ежедневно бессчетное число раз повторял слово «францэзиш». И в лесу, и в поле, и на лугу. Бормотать в одиночестве было скучно, ему требовался живой слушатель, и мальчик говорил это слово то корове, то овце и даже свинье. Похоже, розовая свинья понимала его лучше всех. Мальчику стало казаться, что он и сам вроде животного. Каждая тварь говорила по-своему. Курица кудахтала, поросенок хрюкал, овца блеяла. Все их разговоры — про голод, про усталость и про другие заботы — выражались одним звуком. В этом отношении мальчик стал как они. И у него было теперь свое слово — «францэзиш». Ему даже понравилось в деревне. Одно плохо: именно тогда, когда зеленые глаза начали забываться, пришлось вернуться в город. И утихшая было тревога снова охватила его. Дядя отвез их на своей машине. Он сам предложил. Хотя его жене и казалось странным, что он так рвется в город. Ведь семья оставалась в деревне. Его дети не должны были идти на предварительные испытания. Дядя подвез их до самых дверей и помчался к центру города. Было уже поздно, едва ли Кэтлин гуляет во дворе. Тем не менее после ужина мальчик побежал на улицу. Постоял на лестнице. С тревогой посмотрел на высотный дом, за который как раз опускалось алое солнце, и пламенеющий воздух окутывал прямоугольный восемнадцатиэтажный темный силуэт. Вдруг ему показалось, что он слышит гаммы, которые ветер доносит из-за многоэтажки. Отсюда не видно, открыты ли окна той квартиры. Он бы пошел посмотреть поближе, но обещал маме не убегать далеко. Вполне возможно, что у него просто звенело в голове от усталости, и на самом деле никаких гамм не было. Он боялся и не желал знать, вернулся его соперник или нет. Мальчик заткнул уши и отправился домой.

На следующее утро ему позволили долго спать. Мама ни разу не пришла и не сказала: «Вставай, соня!» И папа не ворчал, что у тех, кто долго валяется в постели, могут появиться дурные привычки. А тот, кто встает вместе с птицами, вырастет дельным человеком.

Пока он завтракал, мама в соседней комнате занималась одеждой. Она достала и разложила на стуле синие брюки с модными подтяжками, белую рубашку с рюшами и черные лаковые туфли. Это была его парадная одежда, в которой можно было пойти на день рождения, в театр и на похороны. Когда мальчик оделся, мама была уже накрашена, и они пошли. Они спустились по лестнице и были уже на улице, когда мальчик буквально замер на месте. У соседнего подъезда стоял грузовик. Борта его были опущены, и несколько человек что-то осторожно спускали на тротуар. Пианино! Даже если б там не суетился толстяк в ярком спортивном костюме, мальчик все равно бы догадался, куда и для кого привезли инструмент. Теперь он знал, что не встретит Кэтлин на экзамене. Он знал это, даже не перекинувшись с ней и полсловом. Ее ждала музыкальная карьера. Выбор был сделан.

Грузчики никак не могли затащить пианино в подъезд. Может, потому, что никто ими не руководил. Мама Кэтлин в цветастом халате не командовала с балкона второго этажа. Хотя сегодня ее наставления пришлись бы как нельзя кстати. Вместо нее в окно с любопытством смотрел дог. Наверно думал, что пианино привезли для него.