Фрау Беата и ее сын

В то время как Беата была погружена в эти воспоминания, ей казалось, что нечто призрачно мучительное и вместе с тем требующее разрешения происходило в ее душе. После некоторого размышления она поняла, что ей не дает покоя последняя фраза ее неоконченного письма, в которой она собиралась рассказать про Гуго. И она почувствовала, что должна додумать до конца заключавшуюся в этой фразе мысль. Ей было ясно, что в душе Гуго подготовлялось или свершалось нечто, чего она давно ждала, но что, в сущности, никогда не считала возможным. В прежние годы, когда он был еще ребенком, она часто мечтала, что будет для него не только матерью, но и другом, которому он будет все доверять. И еще до последнего времени он приходил к ней каяться не только в своих школьных проступках, но и в своих первых детских увлечениях, и она по-прежнему воображала, что это редкое материнское счастье станет ее уделом. Ведь прочел же он ей трогательные детские стихи, написанные им маленькой Эльзе Вебер, сестре его школьного товарища, о которых та даже не узнала. А прошлой зимой, не признался ли он матери в том, что одна маленькая барышня, имя которой он рыцарски скрыл, вальсируя с ним во время урока танцев, поцеловала его в щеку? И еще минувшей весной он пришел к ней расстроенный и рассказал, что два мальчика из его класса провели вечер в Пратере в очень сомнительной компании и хвастали тем, что вернулись домой в три часа ночи. Беата поэтому надеялась, что Гуго будет поверять ей и свои более серьезные чувства и переживания и что она сможет уберечь его своими советами от многих печалей и опасностей юношеских лет. Но теперь оказалось, что все это были только мечты избалованного материнского сердца. Когда пришло первое сердечное испытание, Гуго сделался замкнутым и чужим, и мать чувствовала себя испуганной и совершенно беспомощной перед такой неожиданной переменой в сыне.

Она вздрогнула. При первом ветерке предвечернего часа, точно насмешливо подтверждая основательность ее тревог, внизу, на крыше светлой виллы у озера, стал развеваться ненавистный ей белый флаг. Он взвился вверх своими дерзкими фестонами, как назойливо манящий призыв потерянной женщины, обращенный к мальчику, которого она хотела погубить. Беата невольно подняла руку, точно угрожая кому-то. Затем она быстро отошла от окна и прошла в глубь комнаты: она почувствовала непреодолимое желание взглянуть на сына и откровенно поговорить с ним. Она приложила ухо к его двери, боясь нарушить его живительный сон; ей показалось, что, как и прежде, она слышит его ровное и сильное юношеское дыхание. Она осторожно открыла дверь с намерением подождать, когда он проснется, и затем, сидя рядом с ним на диване, с материнской нежностью расспросить его о его тайне. Но она с ужасом увидела, что в комнате никого нет. Гуго ушел, не попрощавшись с матерью, не дождавшись привычного материнского поцелуя в лоб. Очевидно, он боялся вопроса, неминуемость которого чувствовал уже несколько дней; теперь она твердо знала, что непременно обратилась бы к нему с этим вопросом сегодня, сейчас, в эти четверть часа. Так вот до чего он отдалился от нее, замкнувшись в своей тоске, в своих влечениях. И это сделало рукопожатие женщины, с которой неосторожная мать сама познакомила его на пристани. Это сделал взгляд той женщины, с приветливой улыбкой взглянувшей на него вчера с галереи купальни, когда его ослепительное юношеское тело вынырнуло из волн. Правда, ему уже минуло семнадцать лет — и мать его никогда и не мечтала о том, что он сохранит себя для той единственной, которая предназначена ему от века и которую он встретит, юную и чистую, как он сам. Одного только она молила для него: чтобы он проснулся от первого угара страсти без чувства отвращения и чтобы его душистая юность не стала жертвой женщины, достигшей почти забытой теперь сценической славы своим прославленным распутством. При этом ее образ жизни и ее репутация не изменились и когда она довольно поздно вышла замуж.