Фрау Маман (СИ)

— Не опять, а снова, как говорит Фрау Маман, — хмыкнула Мирослава и сморщила носик, упрекая себя за слабоволие и глупые поступки.

— Я хочу тебя, Мира, — решив брать штурмом, произнес Никита.

— Это не взаимно. Прости.

— Тогда зачем ты гуляла со мной? Позволяла больше, чем другим… Я не мальчик, Мир. Будет справедливо, если мы доставим друг другу удовольствие, — настаивал рыжий, сжимая тиски вокруг Мирославы сильнее.

— Отпусти, — процедила сквозь зубы Иванова, стараясь не поддаться панике.

— И не подумаю, — ухмыльнулся Никита и попытался поцеловать ее насильно.

Извиваясь в его руках, она не предполагала, что лишь сильнее раззадоривает его. Повалив Миру на траву возле закрытой школы, куда они забрели ранее, он грубо срывал пуговицы на ее джинсах, дергал за кофту, разрывая горловину, оставлял засосы на шее и ключицах. Страх преобразовался в тошноту, когда он грубо перевернул девушку на живот и стал стягивать штаны, вместе с трусами.

— Нет! — закричала Иванова. — Отстань от меня! Прекрати!

— Будет круто, Мира, — бормотал возбужденный Никита. — Еще добавки попросишь.

Неизвестным чудом, выбившаяся из сил от бесконечного сопротивления, зареванная Мирослава смогла ударить козла в пах ногой со всей силы, и пока тот завыл, повалившись на спину, вскочила и бросилась бежать в темноту, натягивая на ходу штаны.

Затаившись под листами шифера, что стояли наполовину заросшие травой у кирпичной стены строения, девушка зажала себе рот рукой, стараясь не издавать ни звука.

Едва светало, а Иванова все еще боялась выбраться из своего убежища, не прекращая трястись, не представляя, как покажется людям. В самобичевании хотелось остаться в этой норе до вечера, а потом прятаться на сеновале, рассказывая всем байки, что болит живот или голова, а может подвернула ногу.

— Славунтич! — недалеко послышался родной голос, и у Миры вырвался сдавленный всхлип, а следом полились слезы.

— Ира! — что есть силы крикнула Иванова и почему-то вновь зажала себе рот рукой, словно это могло навредить ей, выдать, все испортить.

Первым она увидела Ромашку, который просунул голову в проем и тут же выругался.

— Она тут, — крикнул он в сторону и протянул руку, но Мира боялась выходить, не желала покидать темноту. — Мирочка, давай. Выходи. Что за прятки?

— А ну отойди! — скомандовала Василькова и тут же залезла под листы шифера. — Эй, это я. Пойдем домой, Славунтич. Все будет хорошо.

— Не могу, — разревелась подруга и повалилась в родные руки.

— Пусть Костя на машине приедет, — дала указание Ира Ромашке.

— Нет! — выкрикнула Мира. — Нет!

— Ладно-ладно, но давай тогда выбираться, хорошо? Я кроме твоей мордашки зареванной ни хрена не вижу тут, — бубнила родная душа, вытаскивая на свет свое сокровище.

— Он хотел… А я… И он… И пусть Ромка свалит, — застопорилась Иванова, не желая показываться.

— Ромашка, все, иди, — скомандовала подруга.

— Да нихуя! — возмутился Рома. — Вдруг что-то надо будет.

— Свали в туман, я сказала, — заорала Василькова, теряя терпение, и Роман, махнув рукой, поспешил уйти.

Злая, как фурия, Ира потирала переносицу, буравя впереди себя горизонт. Насыпь скрывала их от посторонних глаз, а вода в пруду помогла Мире немного привести себя в порядок.

— Убью сука, — прошипела Василькова. — Я думала, ты из-за Беса рыдаешь…

— Говоришь как Ромашка, — тихо засмеялась Мирослава. — Хочу договориться с тобой, только ты не ори и не истери.

— Начало впечатляющее, — съязвила подруга.

— Ир, надо сделать вид, что ничего не произошло. Я уверена, что он больше ко мне не подойдет, — начала Иванова.

— Конечно не подойдет, с того света не возвращаются.

— Перестань! Он ничего мне не сделал. Просто, я сильно испугалась, вот и все. Если ты меня любишь, пожалуйста, сделай, как я прошу. Не хочу, чтоб твой брат узнал об этом, понимаешь? Получается, сама согласилась и ушла с этим придурком, а теперь еще сопли на кулак мотаю, — уговаривала Мира.

— Думаешь, всю эту красоту в кавычках не видно, да? У тебя плечо — один большой синяк! Шея поцарапана и штук пять засосов сине-фиолетовых… — выругалась Ира и запустила пятерню в волосы, а подруга порадовалась, что та не видит ее бедра и живот. — Вот же, гондон…

— Ты мне поможешь, или мне бежать из деревни? — не выдержала пострадавшая, боясь за необдуманные поступки подруги.

— Конечно помогу, — обреченно сказала та и притянула к себе Иванову. — Что будем делать?

— Принеси новую одежду и тональник. Много тональника. Будем гримировать, а иначе Фрау Маман разнесет деревню, а папа Гера перегрызет горло тем, кто решит скрыться от первой атаки, — грустно, но с теплом в голосе усмехнулась Иванова.

Два дня все шло по плану. Никто ни о чем не догадывался, а прогулки подальше от центра и строго под конвоем Иры объяснялись не иначе, как «хотим побыть вдвоем». Каждое утро, пока все спали, заботливая подруга гримировала жертву насилия, матерясь, как сапожник. Синяки расцвели во всей красе, так что приходилось на шею повязывать косыночку, дебильно улыбаясь на все вопросы о смене имиджа.