Фрау Томас Манн: Роман-биография

В этом письме Катя предельно откровенна с другом, чье участие и лояльность позволяли ей пойти на полную открытость, и основной мотив ее высказываний — твердое убеждение, что слава Томаса Манна ни при каких обстоятельствах не должна пострадать. Эта принципиальная позиция всю жизнь определяла ее мысли и действия. «Я пишу Вам об этом непрекращающемся и постоянно раздуваемом конфликте, поскольку именно в последние дни он опять обрел былую остроту в связи с запланированной поездкой в Ниццу, от которой нам, по причине нездоровья, пришлось все-таки в последний момент отказаться. Впрочем, в значительной степени это был лишь повод, ибо подобные недомогания на самом деле не столь уж серьезны. Естественно, возможность дистанцироваться от столь омерзительной современности и полностью посвятить себя творчеству, существует. Однако при нынешнем положении в свете моего мужа и, в первую голову, его внутреннем нежелании дистанцироваться, а, наоборот, страстном стремлении активно действовать, такая позиция еще долго не даст результата, и если его не опередит война (чего можно ожидать со дня на день), он все-таки однажды преодолеет себя, хотя это уже ничего не изменит, будет слишком поздно». Письмо, как всегда, завершали весьма дипломатично высказанные пожелания: «Мне хотелось бы […] попросить Вас ни с кем не делиться моей откровенностью […] и твердо придерживаться версии, будто мы не поехали в Ниццу из-за плохого самочувствия».

В январе 1936 года пробил наконец «час истины»: швейцарский писатель-публицист Леопольд Шварцшильд публично назвал издателя Томаса Манна, Готфрида Бермана, зятя и преемника недавно умершего Самуэля Фишера, «евреем под защитой национал-социалистов» и заявил, что тот создает в Швейцарии издательство для эмигрантов при участии и «молчаливом одобрении берлинского министерства пропаганды». Естественно, то была ложь; просто в Цюрихе опасались конкуренции столь мощного издательства, среди авторов которого был знаменитый Томас Манн, а вовсе не потому, что Бермана считали заброшенной с помощью изощренных хитростей «пятой колонной» Геббельса. И если проект частичного слияния берлинского издательства Бермана — Фишера и лондонского издательства Хайнемана потерпел крах, то никак не по политическим, а исключительно по финансовым причинам.

Тем не менее, как это обычно бывает, злонамеренная клевета сделала свое черное дело: Готфрид Берман был заклеймен позором. Томас Манн вынужден был выступить в защиту репутации не только издателя, но и своей собственной и отреагировал незамедлительно: вместе с Германом Гессе и Аннете Кольб опубликовал в газете «Нойе Цюрхер Цайтунг» официальное опровержение на клеветническую статью. «Доктор Берман в течение трех лет с полной отдачей сил и при тяжелейших обстоятельствах старался достойно продолжить издательское дело в духе его создателя. […] Подписавшиеся под этим протестом Герман Гессе и Аннетте Кольб находятся всецело на стороне издательства, доверяют ему в будущем публикацию своих сочинений и заявляют, что брошенные господином Шварцшильдом серьезные упреки, вкупе с намеками, а также облыжными обвинениями, абсолютно необоснованны и наносят огромный ущерб несправедливо оскорбленному».

Умеренное, по сравнению с грубыми выпадами Шварцшильда, скорее сдержанное, нежели воинственное заявление, но… сделанное не в поддержку Клауса и Эрики, особенно Эрики, которая с беспримерной ненавистью травила Бермана за проводимую им издательскую политику и потому уже несколько лет упрекала отца в том, что тот не соглашается поменять это издательство на другое, к примеру на амстердамское «Кверидо», тоже печатающее произведения писателей-эмигрантов. «Я повздорила со стариками, — писала Эрика брату Клаусу еще в сентябре 1933 года, — и из-за кого? Из-за Бермана! Этот слизняк осмеливается писать нашему Волшебнику о тебе и Хайнерле, да еще в таком тоне, какой я, твоя родная сестра, […] никогда и ни при каких обстоятельствах не позволила бы себе. Он не выбирает выражений и бесстыдно оскорбляет тебя. […] Волшебник на это только улыбается: „Да, об Аисси он не может хорошо говорить“. […] Эта грязная свинья Берман жаждет везде и на всем нажиться и откровенно пишет об этом — он хочет, чтобы все эмигранты всю свою жизнь держали язык за зубами, иначе у него, у этого дерьма, в Германии возникнут неприятности, это уж ясно как день. […] Я только недавно бранила его, но наш глупый и нерешительный Голушка постыдно бросил меня в споре [с отцом] одну; и тут уж я так разозлилась, что написала отцу письмо и больше не виделась с ним. (Причем стоит подчеркнуть, что высочайший суд в лице мамы очень несправедливо и немного бесцеремонно обошелся со мной, так что я не могла не обращать внимания на эту низкую игру.)

В общем, все обстоит так, как я и предсказывала твоему отцу уже много месяцев тому назад: нельзя оставаться у „Фишера“, это неверный выбор — он ведет лишь к фальши, порождает зло, двусмысленное и нетерпимое во всех отношениях положение, где уже невозможно отличить „человеческое“ от „политического“».