Фрау Томас Манн: Роман-биография

По свидетельству Клауса, «он разбушевался» и вызвал к себе зятя, только что вернувшегося из деловой поездки, для разговора с глазу на глаз, в результате чего Томас Манн обещал послать телеграфом запрещение на публикацию новеллы. Самуэлю Фишеру пришлось заново готовить номер журнала — без вменяемого автору в вину скандального рассказа. Впечатление, произведенное на тестя, — лучшее доказательство одаренности тридцатилетнего писателя, что, однако, несмотря на мирное разрешение скандала, так и не сумело примирить Альфреда Прингсхайма с зятем. Но профессор любил свою дочь и обладал достаточным чувством собственного достоинства, чтобы положить конец инциденту после удаления corpus delicti ad acta[45]. Хедвиг Прингсхайм сообщала в письме Максимилиану Хардену, что «о „Крови вельзунгов“ ничего нового» не слышно. Правда, слухи «медленно, но верно расползаются и доходят до самых отдаленных уголков страны, но […] мы уже окончательно покончили со скандалом».

Итак, одно скандальное дело было улажено, но возникали другие конфликты, касавшиеся высказываний Томаса; пусть они уже не задевали дом Прингсхаймов, тем не менее, долгие годы держали в напряжении всю семью. «Катин муженек по-прежнему продолжает совершать одну глупость за другой и проводить свою жизнь в оскорблениях и опровержениях», — жаловалась Хедвиг Прингсхайм вскоре после почти утихшего скандала вокруг «Крови вельзунгов». Поводом к таким сетованиям послужили устраиваемые в доме Прингсхаймов дискуссии на тему, насколько дозволено художнику изображать в своих произведениях живущих ныне известных личностей, что затем в соответствующей литературной форме нашло воплощение в статье «Бильзе и я». Быть может, Катя настояла, чтобы муж советовался с отцом. Во всяком случае, записи Хедвиг Прингсхайм, касающиеся споров вокруг провокационных, грубых оскорблений Теодора Лессинга[46], дают четкое представление о том, сколь охотно Томас Манн при необходимости пользовался помощью свекра:

«15.5.1910. Семейство Томаса пробыло у нас весь день, вплоть до вечера, да еще приехал Бернштайн. Обсуждался скандал, связанный с Лессингом».

«16.5.1910. Обед с Томасами, Катя с детьми в саду готовит чай. Непрестанные разговоры о Лессинге уже достигли апогея, Альфред пишет ему короткое и откровенное письмо». (В свое время Альфред Прингсхайм рекомендовал Лессинга на должность руководителя кафедрой в Ганновере.)

«17.5.1910. Письмо Лессинга; необходимо мое посредничество. После ужина Томасы остаются для продолжения обсуждения той же темы, при этом Томми решается снять с Лессинга обвинения в оскорблении чести, ежели тот пообещает „полностью уничтожить брошюру“».

И так продолжалось долгие недели: «Томми совсем заболел из-за лессинговских дел, Катя по-настоящему встревожена».

Поистине достойно восхищения, с каким вниманием Катя относилась к литературным проблемам мужа — впрочем так было на протяжении всей жизни, и она всегда по-настоящему волновалась, хотя у нее и собственных нерешенных проблем и задач было хоть отбавляй. Ровно через год после рождения Эрики появился сын Клаус, а через два с половиной года к ним присоединились еще двое: Голо в мае 1909 года и Моника в июне следующего. Известно, что появление на свет Голо было «очень тяжелым и мучительным». «Еще немного, и пришлось бы прибегнуть к щипцам, поскольку сердце ребенка уже едва прослушивалось», — сообщал отец семейства брату Генриху. Имя ребенку было выбрано еще до его рождения: его должны были звать Ангелус Готфрид Томас.

Необычным именем малыш обязан упрямству своей трехлетней сестренки Эрики, которая твердо верила, что мама «купила» ей маленького братика вместо деревенского соседа Ангелуса, которому она подарила целое лето любви и заботы. «Добрые родители! У них не хватило духа огорчить меня, вот поэтому и случилась такая беда». Во всяком случае, именно так впоследствии Эрика и рассказала, как из Ангелуса через Гелуса получился наконец Голо, к которому спустя год, в июне 1910 года, присоединилась Моника; правда, то была девочка, но желанная, поскольку ее появление восстановило паритет.

Четвертые роды прошли вполне нормально, если не считать подскочившей на третий день температуры. В записной книжке Хедвиг Прингсхайм сохранились маленькие календарики за 1910–1916 годы (а также за 1939), где значатся подробности рождения Моники, из которых явствует, что ребенок переношен и врач не исключал возможности прибегнуть к искусственным родам. Поэтому оснований забрать трех старших детей вместе с «няней» на Арчисштрассе было более чем достаточно. «Много хлопот по размещению детей», — записала бабушка. Однако, очевидно, все произошло довольно быстро.