Фрау Томас Манн: Роман-биография

Спустя несколько дней после этого письма, тема которого свидетельствует о том, что занимало эмигрантские круги, в Лугано ненадолго объявились Эрика и Клаус. Оба горячо убеждали родителей ликвидировать недвижимость и навсегда распроститься с Мюнхеном. Однако Томас Манн все никак не мог решиться на это. Он снова и снова возвращался к разговору о том, что неплохо бы иметь два места жительства, мечтал о возможности легально получать причитавшиеся ему доходы от недвижимости, не отказывался от мысли заложить дом либо передать его в собственность детям и искал с постоянно меняющимися компаньонами пути, как бы официально переправить из Германии в Швейцарию свое состояние. Было решено встретиться в каком-нибудь ближайшем приграничном местечке с немецким адвокатом Валентином Хайнсом и перегнать в Брегенц мюнхенскую машину. На ней они могли бы заехать в Цюрих и Базель, где Катя намеревалась присмотреть для семьи подходящую квартиру, а затем отправиться дальше, на Ривьеру, поскольку Эрика и Клаус, пытаясь найти себе стоящее жилье, обосновались там пока что в одном из отелей в Ле Лаванду. Надежда увидеться на побережье Южной Франции не только с братом Генрихом, но и со многими знакомыми и друзьями, а также предвкушение радости от встречи с морем и песчаным пляжем окрылили Томаса Манна, который только теперь, наконец, по-настоящему — впервые после принятого им решения «остаться за рубежом» — осознал, как неимоверно устала его жена, и это был бы хороший повод дать ей как следует отдохнуть и восстановить силы.

Но уже на третий день новые неприятности заслонили сочувствие к Кате; выяснилось, что политическая полиция конфисковала все три машины Маннов: бьюик, хорьх-лимузин и маленький красный ДКВ. Это известие ввергло Томаса Манна «в состояние шока, тяжелой депрессии и усталости», он совсем раскис и только и делал, что лежал на диване, в то время как вконец измученная Катя, сидя подле, любовно старалась убедить его, что сейчас важно быть внутренне готовым к потере и дома, и всего состояния, потому что переправить оттуда даже какую-то часть имущества, видимо, не удастся. Но у них в Швейцарии и без ценностей, оставшихся в Германии, имеется довольно крупный капитал (примерно двести тысяч франков), обеспечивающий им вполне достойную жизнь.

Двадцать девятого апреля — после того как Голо, к большой радости матери, перебрался в Швейцарию, — супруги выехали из Лугано. Встреча с адвокатом Хайнсом, который мог беспрепятственно перевезти несколько заказанных Катей чемоданов с одеждой и кое-какими дорогими вещицами с Пошингерштрассе, не внесла никакой конкретной ясности. Pater familias по-прежнему никак не мог ни на что решиться и выбрал — уже в который раз — «средний путь» постепенного расставания с Германией, поскольку сомневался, сумеет ли справиться с психическими нагрузками, которые непременно повлечет за собой откровенный разрыв. Можно, конечно, предположить, что такая стратегия бездеятельного ожидания была вызвана неизвестностью судьбы чемодана с ценностями. Судя по записям Кати, она одобряла его поведение, хотя ее письма доказывают обратное: самым лучшим ей казался окончательный и бесповоротный разрыв. Но она знала мужа и понимала, что на тот момент он был не в состоянии решиться на такой шаг. «Мы с Катей сидели рядышком, держась за руки. Она почти наверняка понимает мои волнения из-за содержимого этого чемодана».

Седьмого мая, преодолев в спальном вагоне довольно длинный путь от Мюльхаузена через Тулон до Марселя, прибыли наконец в Ле Лаванду. В то время, как Томас Манн спал, набираясь сил после утомительной поездки, Катя с Элизабет и Михаэлем осматривали дом рядом с отелем, который Манны намеревались было снять. На другой день они возобновили поиски в Санари и Бандоле, где решили остановиться, хотя и не нашли подходящего дома. «Томас и Катя с двумя детьми находятся в гранд-отеле Банд о ля, Эрика с Клаусом — в Санари, в отеле „Ля Тур“. Сегодня были у нас на чаепитии, — значится в дневнике Рене Шикеле от 11 мая 1933 года. — Томас Манн очень несчастен. Он испытывает те же чувства, что и большинство немцев такого же духовного склада. Наверное, они понимают, что происходит и что произойдет, но в общем-то не хотят этого признать».

Шикеле был прав. Томас Манн не мог или не хотел полностью осознать свое положение. Его настроение оставалось подавленным — несмотря на ненавязчивый комфорт нового жилья (во всех комнатах были лоджии, тотчас появился довольно большой, удобный рабочий стол), на радость, какую доставляли визиты детей, в особенности Эрики, а также на участие, выказываемое ему четой Шикеле, Терезой Гизе и другими друзьями. «Мне все здесь кажется таким убогим, неустойчивым, некомфортабельным, ниже того жизненного уровня, к которому я привык», — писал Томас Манн.