- Погодите, я отключу сигнализацию. - Катрин подошла к одному из книжных шкафов, открыла его и, вынув какую-то книгу, что-то повернула на стене за ней. - Ну вот, теперь можете открывать.
Пьер повернул ключ, распахнул дверцу и увидел на полках всевозможные бутылочки, пузырьки, банки и коробочки. У инспектора невольно мелькнула мысль: не в этом ли разгадка всей тайны? Он уже было хотел окончательно убедить себя в такой версии и попросить тщательнее провести исследование трупа ученого на присутствие яда, но секретарша, видно поняв его мысли, тут же заговорила:
- Нет, нет, не думаю, чтобы он стал накладывать на себя руки, да еще таким способом. Это совершенно непохоже на него. И, вообще, он боялся, как бы эти яды не попали в чьи-нибудь руки.
- Скажите, а здесь все на месте?
- Вы знаете, я видела коллекцию несколько раз и не могу сказать точно. Мне кажется, все на месте, но поручиться не могу.
- Ну ладно, этим я займусь потом, - сказал инспектор, захлопнув дверцу сейфа и спрятав ключи в карман. - А пока давайте осмотрим стол.
На самом столе бумаг и вещей было мало. Бумаги интереса не представляли, вещи - тем более. Пьер попытался выдвинуть один из ящиков стола, оказалось, что он заперт, дернул за второй - то же самое. Он опять достал ключи. В одном из ящиков лежали какие-то научные отчеты. Во втором - та же картина: аккуратные папки с бумагами. Так он прошелся по всем боковым ящикам, но не обнаружил ничего интересного.
Оставался средний ящик, но Пьер уже не верил, что найдет там что-либо достойное внимания. Ключ в скважине подавался с трудом, и, когда все же удалось повернуть и выдвинуть ящик, Тексье вздохнул с разочарованием. В нем лежало всего несколько авторучек, какие-то квитанции, бумажки, пара зажигалок, блокнотик, который инспектор на всякий случай вынул, сердечные таблетки и большая тетрадь в переплете из настоящей кожи.
- Что это? - спросил Тексье, беря тетрадь в руки.
- Скорее всего дневник господина Люзьена. Я знаю, что он вел его, но, по-моему, нерегулярно. Правда, видеть его мне не приходилось.
- Действительно, смотрите, он не Записывал ничего целый месяц.
Пьер раскрыл тетрадь где-то посередине.
- Это когда?
- А, два месяца назад. Перед этим он вел записи 12 марта, а следующая только 8 апреля.
- Тогда у него был последний сердечный приступ.
- Это интересно, - бросил Пьер, стараясь разобрать плохой почерк ученого.
"8.IV. Да, с сердцем творится что-то неладное. Хотя врачи и говорят, что это лишь... (тут Пьер не смог ничего разобрать) все это не так. Я-то лучше их чувствую, каково ему. Оно явно выдыхается. Что же делать? Надо пойти к кому-либо из светил.
10.IV. Все они хороши. Каждый говорит, что для моего возраста это вполне нормально. Необходимы, видите ли, режим и отдых. А какие тут отдых и режим, когда столько работы? И конца делам не видно..."
Дальше шли записи, не представляющие особого интереса. Они касались работы и каких-то личных дел. Пьер старался выудить из дневника какую-нибудь ниточку, но пока не мог ее найти. Но вот он кое-что заметил.
"16.IV. ...Чувствую себя все хуже, а дел все больше. Но главное даже не в этом. Смерти я не боюсь, а дела мои найдется кому продолжить. Но вот мысли, идеи... Что делать с ними? Пойти посоветоваться с Пироном?.."
Пирон... Пирон... Кто это? Тексье совсем недавно слышал эту фамилию.
- А кто такой Пирон? - спросил Пьер у девушки.
- Пирон? Это директор вычислительного центра института информации.
- Да, да, - согласился Пьер, на всякий случай открыв свою записную книжку и проверив, - а, кстати, они что, были друзьями?
- Нельзя сказать, чтобы близкими, но друзьями были.
- Это интересно, - медленно проговорил Пьер, продолжая читать дневник.
"17.IV. Быть может. Пирон и прав, что это единственный разумный выход, но все это так необычно и по-своему даже дико... Не знаю, соглашусь ли я на все это...
22.IV... Сегодня утром опять чувствовал себя плохо. Еле встал, взял машину и добрался до института. Сейчас вроде бы немного отпустило. Но надолго ли? Пожалуй, позвоню Пирону и скажу, что согласен...
26.IV. Вчера был у Пирона в вычислительном центре. Было раннее утро и, кроме нас и дежурных, никого не было. Нам никто не мешал, и мы могли все делать спокойно. До чего же это странно! Я даже не хотел с ним расставаться. Жорж Пирон с трудом меня увел. Ощущение необыкновенное. Нет, это просто удивительно. Мы разговаривали, как старые друзья. Он понимал меня во всем, и я его тоже. Если бы не то, что через час начинался рабочий день и в любое время могли прийти люди, я бы ни за что не расстался с ним. В душе творится что-то непонятное. Когда я сказал об этом Жоржу, тот ответил, что запрещает мне видеться с ним...