Фредди и большой шурум-бурум

Кстати сказать, за все последнее время я ни разу не встречался с этими нахалами. Выходить из кабинета у меня не было никакой нужды, и потому я спокойно сидел себе на полке и занимался своими делами. Только время от времени я слышал их противные голоса. Когда они пели свою дурацкую песню. Меня это, конечно, страшно злило. Но что я мог поделать? Мне ничего не оставалось, как слушать этот бред, скрипя зубами. Хотя, признаюсь, я уже не так болезненно реагировал на них, как прежде. Потихоньку я начал привыкать и к ним.

Однако скоро пришел конец этому мирному сосуществованию. Потому что они опять выкинули такое, с чем я никак не мог мириться.

И произошло это в тот день, когда меня зашла навестить Софи.

ГЛАВА 13

Первый раз Софи пришла к нам дней через пять после того, как я переехал к мастеру Джону. Дело было после обеда. Мастер Джон сидел за своим столом и читал, сэр Уильям устроился тут же среди стопок книг, я же занимался спортом. И тут я услышал на лестнице ее шаги! Я бросился к дверце клетки и занял выжидательную позицию. Пусть видит, что ее встречают! От волнения я не мог усидеть на месте. В какой-то момент я сообразил, что я ведь сегодня не прилизывался! После бега, наверное, совсем растрепался! Я кое-как, на скорую лапу, привел себя в порядок.

Сэр Уильям с хитрой улыбкой наблюдал за моими приготовлениями.

Раздался стук в дверь, и мастер Джон вышел в прихожую.

— Хэллоу, кид, — послышалось из коридора.

— Здравствуйте, мастер Джон.

Софи! Это был голос Софи!

— Как там Фредди?

— Мне кажется, неплохо, проходи, сама сейчас увидишь!

И вот Софи вошла в комнату. Это была она. Я уже издалека почувствовал ее запах. Запах подсолнечных семечек.

— Фредди! — закричала Софи и бросилась к клетке. — Здравствуй, Фредди!

И тогда я поднял лапу кверху, высоко-высоко, и, плюнув на всякое звериное достоинство, помахал Софи.

Она просияла.

— Ой, смотрите! Мастер Джон! Он машет мне лапой!

— Действительно. Наверное, он к тебе очень привязан. У меня он тут ни разу никому не махал.

Это вы, мастер Джон, верно подметили.

— Смотри, Фредди, что я тебе принесла. — Софи показала мне маленький пакетик. — Что-то очень вкусное! — Она открыла дверцу клетки. — В книжке о золотых хомяках я прочитала, что это считается у вас, хомяков, самым большим лакомством.

Лакомством? Неужели это…

Софи вытряхнула содержимое пакетика в кормушку.

Мучные червячки!

Софи ушла, а я все сидел возле кормушки. Я до сих пор не мог до конца осознать, как это она догадалась! И дело не в мучных червяках. Хотя они, конечно, были очень вкусными. Нет, я имею в виду совсем другое. Она позаботилась заранее о том, чтобы доставить мне радость, и даже прочитала ради этого специальную книгу! И все это ради меня! Я чувствовал себя на седьмом небе от счастья! Из моей груди вырвался вздох.

— Ах! — тут же раздалось в соседней комнате.

— Ох! — донеслось оттуда же.

Я прислушался.

— Ах, брат Карузо, нам выпало великое счастье стать свидетелями исторической встречи!

— Ох, и не говори, брат Энрико! Кто бы мог подумать, что в нашем доме расцветут цветы любви!

— Вот только допустимы ли, спрошу я, брат Карузо, такие вольности в жилище нашем монастырском, где царствует дух строгости?

— Ты прав, мой брат Энрико, но возражу тебе на это я: не может осквернить уединенного жилища чистейшая любовь, впорхнувшая нежданно в душу нежную того, чьи помыслы чисты и сердце трепетно открыто.

— Все это так, любезный друг Карузо! Не будем слишком строги к брату нашему меньшому, пусть насладится чувством в полной мере! Любовь… Морковь… Все это не беда, но не наделала б вреда уму хомячьему вся эта лабуда!

— Твою тревогу разделяю я вполне! И чую носом, что опасность велика! Ведь он ученый! Поглотитель книг! Что будет, если он забросит всю науку вмиг?

— Что будет, если чувства замутят мозги? Тогда, быть может, он рехнется от тоски!

— Тогда страдать мы будем вместе…
— И как поется в нашей песне…

Тут оба нахала запели хором:

Любовь нечаянно нагрянет,
Когда ее хомяк не ждет,
И каждый вечер он отныне
Сидит на полке и поет:
Сердце, мое ты сердце золотое,
Ты так волнуешься, стучишь,
Что мне уж нет теперь покоя
И в голове остался шиш.

Завершилась песня, как всегда, громким хохотом. В этот раз мне даже показалось, что в их смехе есть что-то совсем уже дикое и необузданное.