7 августа. Вчера, когда остальные бездельничали в лагере, мы с Фредом ловили лошадей в тундре за мили от лагеря и начали уставать. Доктор сказал, что к полудню мы должны дойти до следующей реки. (Он никогда не знает, где ему захочется остановиться. Он представляет собой ужасную комбинацию упрямства и нерешительности. Как-то давно он заявил, что хотел бы слышать критику в свой адрес, но никто пока не осмелился что-либо предлагать: все могли только смеяться в рукав над некоторыми его поступками.) Там было полно воды и корма для лошадей, но Доктор прошел еще милю и остановился там, где не было ни того ни другого. Когда мы жевали сухой хлеб, я сказал: «Это самый умный поступок из всех». «А где были вода и корм?» – спросил он. – «Прямо на берегу», – ответил я. Он помолчал. «Используя слово “умный”, вы перешли границу», – сказал он, и все замерли, будто обнаружили под носом шипящий динамитный фитиль. Я сдержался. Он принял мое замечание всерьез. Он должен был рассмеяться: «Если тебе нужна вода, вернись к реке и прихвати немного для нас». Тем не менее я страдаю от неизбежной скованности, которую вызывают подобные глупости. Все это кажется мелочью, но в наших обстоятельствах такая мелочь огромна, как холокост в цивилизованном мире. И в этих условиях грозы и стресса пешего путешествия это всего лишь второй раз, когда одно эго раздражает другое эго. «Это те вещи, которые я пытаюсь забыть», – заявил Хайрам, когда я сказал ему, что сделал запись о нашей стычке. Да, но приятные вещи все равно запомнятся, а неприятные ближе к той правде, которая проявляется в данных условиях, ближе к благословенной слабости, делающей нас людьми {30}.
Автор видит эту картину: доктор, которому хочется отвоевать еще одну милю; усталый Данн, рассчитывавший на привал, а «по милости» доктора вынужденный тащиться еще милю; не лучший его выпад; обида начальника, который, конечно, досадует на себя за то, что проворонил хорошее место и остановился в плохом. Выбор пути и выбор места стоянки – постоянные поводы для споров в северных экспедициях автора.
Сначала Принц уложил гризли, затем Кук подстрелил карибу. Он с юмором замечает: «Из-за этого случая я прослыл снайпером, и в дальнейшем наша кладовая никогда не пустовала, однако я больше ни разу не рисковал своей репутацией меткого стрелка» {22}. А вот, если можно так выразиться, лирическое отступление Кука: