Читаем Фредерик Рюйш и его дети полностью

– Это верные сведения, – подтвердил я. – Но если говорить о кладбищах, то там лучше всего собирать грибы: они там самые вкусные. Подберезовики и опята, говорят, на Литераторских мостках лучше всего растут, а если за белыми, то это лучше на Богословское кладбище: там с белыми и подосиновиками хорошо.

– А как рассказывал мой знакомый, у папуасов Новой Гвинеи существует обычай…

Ее прервал телефонный звонок. Я поднял трубку.

– Идиот, кретин, подонок, раздолбай…

Я прикрыл трубку ладонью, человеку нужно было дать выговориться.

– Все, праздник окончен, – сказал я вполголоса. – Как раз полночь. Начинаются писательские будни.

Марина вопросительно посмотрела на трубку в моей руке.

– Это мой поклонник, – пояснил я, не выпуская трубку из рук. – Он мне всегда в полночь звонит, напоминает, что пора работать идти.

– Дядя Сережа, – девушка как-то виновато смотрела на меня и вдруг повела плечами, будто поежившись. И так это вышло у нее очаровательно, что мне захотелось обнять ее, прижать к себе. – А отчего вы с первой женой развелись?

– Странный вопрос. Развелся и развелся.

– Ну а все-таки? – не отставала девушка.

– А все-таки? Ну, наверное, пожалуй… из-за слов.

– Она сказала вам обидные слова?

– Нет, не обидные, просто другие слова… – девушка смотрела на меня недоуменно.

– Ну, это было давно… я даже уже не помню, из-за каких именно слов… Хотя из-за «чушни»… Точно, вспомнил – из-за «чушни».

– Вам не понравилось это слово? – изумилась девушка.

– Не в этом дело. Попробую объяснить, – я положил трубку на стол. – Сначала она начала задерживаться на работе. Ну, это обычное дело, всякое случается. Поверь моему опыту, если женщина захочет обмануть мужчину, она сделает это без особенного труда, у женщины для этого существует множество способов. Ты еще молодая, но ты тоже постигнешь эти ухищрения. – Марина как-то двусмысленно пожала плечами. – Я, конечно, ни о чем не догадывался до того момента, пока в ее лексиконе не стали появляться новые слова. И тут я понял: у нее кто-то появился. Видишь ли, Мариночка, все люди живут в закрытом мире. Только кажется, что мир вокруг них велик: радио, телевидение, газеты, анекдоты… Вся эта информация проходит сквозь человека, он не запоминает ее – пропускает мимо ушей. Но слова – это тонкая материя. Каждый человек в обиходе употребляет ограниченное количество слов.

– И даже вы? – вскинула брови девушка.

– И даже я. У каждого человека есть ряд любимых слов, которые он употребляет чаще других, и это индивидуальность человеческой речи. Со временем их запас меняется, но новые слова приходят от людей, как правило, с которыми у тебя установилась духовная или физическая близость, или от людей, которые восхищают тебя, в которых ты влюблен… Понимаешь? – Марина молча кивнула, не отрывая от меня глаз. – Ну вот, у моей жены и появилась эта «чушня».

Я поднес трубку к уху и, услышав короткие гудки, отключил ее.

– Так, может быть, у нее на работе появился новый сотрудник?

– Нет, сотрудника не появилось, – сказал я. – Мне были известны все. У нее появился мужчина и его новые слова.

– Неужели из-за одного слова… расторгаются браки?

– Ну почему из-за одного. Их было несколько, но я их уже не помню. Это ведь было так давно. Интересно, я ведь не задумывался об этом никогда, а вот теперь, когда ты спросила, сразу и понял.

– А сейчас вы счастливы в браке?

– Да, вполне.

– А вот Вудхауз сказал, что брак не продлевает жизни любви, а только ее мумифицирует.

– Пелем Вудхауз – хороший писатель, но Свифт мне нравится больше, а он написал, что если на свете так мало счастливых браков, то только потому, что девушки уделяют больше внимания плетению капканов, чем строительству клеток. Понятно? – я тронул указательным пальцем кончик ее носа: – А вообще, истины в высказываниях великих людей найти невозможно: об одном и том же они могут говорить прямо противоположные вещи, они только соревнуются в остроумии.

– А в последних словах тоже остроумничают?

– Последних, ты имеешь в виду – последних в жизни?

– Ну да.

– Ну, здесь, я думаю, более серьезно относятся, хотя как можно серьезно относиться к тому, к чему не имеешь уже отношения. В предсмертном состоянии человек еще не имеет отношения к смерти, но уже не имеет и отношения к жизни. А почему тебя это интересует?

– Никому не скажете? – Марина придвинулась ко мне ближе, и глаза ее сделались загадочными и восторженными. – Я этого никому не говорю, это моя тайна. Только вам скажу.

– Век воли не видать, – заверил я ее.

Марину, как видно, удовлетворила моя клятва. Она бросилась к своему рюкзачку «Смерть попсе!» и достала из него толстую старую тетрадь, сильно потертую и помятую, засаленные уголки ее загибались. Марина положила перед собой тетрадь и, приблизив ко мне лицо, проговорила:

Перейти на страницу:

Все книги серии Петербург: тайны, мифы, легенды

Фредерик Рюйш и его дети
Фредерик Рюйш и его дети

Фредерик Рюйш – голландский анатом и судебный медик XVII – начала XVIII века, который видел в смерти эстетику и создал уникальную коллекцию, давшую начало знаменитому собранию петербургской Кунсткамеры. Всю свою жизнь доктор Рюйш посвятил экспериментам с мертвой плотью и создал рецепт, позволяющий его анатомическим препаратам и бальзамированным трупам храниться вечно. Просвещенный и любопытный царь Петр Первый не единожды посещал анатомический театр Рюйша в Амстердаме и, вдохновившись, твердо решил собрать собственную коллекцию редкостей в Петербурге, купив у голландца препараты за бешеные деньги и положив немало сил, чтобы выведать секрет его волшебного состава. Историческо-мистический роман Сергея Арно с параллельно развивающимся современным детективно-романтическим сюжетом повествует о профессоре Рюйше, его жутковатых анатомических опытах, о специфических научных интересах Петра Первого и воплощении его странной идеи, изменившей судьбу Петербурга, сделав его городом особенным, городом, какого нет на Земле.

Сергей Игоревич Арно

Историческая проза
Мой Невский
Мой Невский

На Невском проспекте с литературой так или иначе связано множество домов. Немало из литературной жизни Петербурга автор успел пережить, порой участвовал в этой жизни весьма активно, а если с кем и не встретился, то знал и любил заочно, поэтому ему есть о чем рассказать.Вы узнаете из первых уст о жизни главного городского проспекта со времен пятидесятых годов прошлого века до наших дней, повстречаетесь на страницах книги с личностями, составившими цвет российской литературы: Крыловым, Дельвигом, Одоевским, Тютчевым и Гоголем, Пушкиным и Лермонтовым, Набоковым, Гумилевым, Зощенко, Довлатовым, Бродским, Битовым. Жизнь каждого из них была связана с Невским проспектом, а Валерий Попов с упоением рассказывает о литературном портрете города, составленном из лиц его знаменитых обитателей.

Валерий Георгиевич Попов

Культурология
Петербург: неповторимые судьбы
Петербург: неповторимые судьбы

В новой книге Николая Коняева речь идет о событиях хотя и необыкновенных, но очень обычных для людей, которые стали их героями.Император Павел I, бескомпромиссный в своей приверженности закону, и «железный» государь Николай I; ученый и инженер Павел Петрович Мельников, певица Анастасия Вяльцева и герой Русско-японской войны Василий Бискупский, поэт Николай Рубцов, композитор Валерий Гаврилин, исторический романист Валентин Пикуль… – об этих талантливых и энергичных русских людях, деяния которых настолько велики, что уже и не ощущаются как деятельность отдельного человека, рассказывает книга. Очень рано, гораздо раньше многих своих сверстников нашли они свой путь и, не сворачивая, пошли по нему еще при жизни достигнув всенародного признания.Они были совершенно разными, но все они были петербуржцами, и судьбы их в чем-то неуловимо схожи.

Николай Михайлович Коняев

Биографии и Мемуары

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза