Джессами, раздираемый неодобрением и тайным восхищением авантюрой младшего брата, принял возложенную на него обязанность и ограничился всего лишь мягким упреком по его адресу (к удивлению юного джентльмена). Несмотря на твердую решимость не тратить попусту время в Лондоне, Джессами часто испытывал желание отбросить книги и испробовать хотя бы некоторые из развлечений, предлагаемых столицей. Просьба Фредерики снабдила его предлогом, позволяющим поддаться упомянутым импульсам, и, хотя он заставил Феликса подняться на триста сорок пять ступенек колонны, воздвигнутой в память пожара 1666 года, а потом, когда за шесть пейсов с каждого они очутились на железном балконе, расположенном на самой верхушке, сообщил брату, что они находятся двадцатью четырьмя футами выше колонны Траяиа, это была первая и последняя образовательная экспедицию в ту памятную неделю. Когда Феликс узнал, что Новый монетный двор с его паровыми машинами и газовым освещением можно посетить только по особому разрешению, он проявил готовность наслаждаться менее изысканными зрелищами – львами и тиграми в «Эксетер-Чейндж», водным представлением в «Сэдлерс-Уэллс», бурной мелодрамой в Саррейском театре и тренировочным боксерским матчем в Файвс-Корт, на Сент-Мартин-стрит. Правда, угрызения совести не дали Джессами повести Феликса на бурлеск или петушиные бои. Ни разу не видя более волнующего представления, чем сцены из Шекспира в доме крестного, Джессами был захвачен мелодрамой и остался глух к голосу совести, шептавшему ему, что, приводя Феликса в театр, он подвергает опасности его невинную душу. Однако при виде публики, собравшейся в Файвс-Корт, Джессами не смог игнорировать этот голос, который кричал, что он не только завлекает брата в сети порока, но и сам рискует поддаться дурным соблазнам Лондона. Так как зрелища вроде собора Святого Павла, Тауэра или музея Буллока не вызывали у Феликса ничего, кроме презрения, Джессами пришла в голову счастливая мысль предложить поездку на пароме по Большому соединительному каналу из Паддингтона в Аксбридж, и Феликсу пришлось бы согласиться на это путешествие (которое для испытавшего все радости пребывания на пароходе не могло не показаться смертельно скучным), если бы он не узнал в своем путеводителе о существовании Пирлесс-Пул. Это обширное курортное место, располагавшее купальней, лужайкой для игры в шары, библиотекой и прудом для рыбной ловли, находилось в Мурфилдсе, за Вифлеемской больницей. Джессами, начинавший ориентироваться в Лондоне, подозревал, что этот курорт, судя по его положению, мог оказаться не предназначенным для приличного общества, но, узнав, что ранее он именовался Опасным прудом из-за числа людей, которые тонули там во время купания, естественно, отказался от своих возражений. Он охотно согласился отправиться туда, решив про себя, однако, что не позволит Феликсу купаться в пруду, пока не убедится на личном опыте в полной безопасности этого мероприятия. Но так как Опасный пруд давно превратился в абсолютно безобидную купальню, где в холодный весенний день не было ни души, братья решили отложить плавание в нем до более теплого времени.
Естественно, Феликс рассказал всей семье о Пирлесс-Пул и о том, что они с Джессами собираются снова отправиться туда, когда станет теплее, но, оставшись наедине с братом, заявил, что не намерен сообщать о посещении Файвс-Корт.
– Ты же знаешь, каковы женщины! – сказал он. – Они наверняка поднимут крик – как будто есть какой-то вред в том, чтобы посмотреть хороший боксерский матч!
Эти легкомысленные слова явились последним ударом по чувствительной совести его брата. Они заставили Джессами осознать, что он не только скрыл посещение Файвс-Корт и Саррейского театра, но и научил Феликса обманывать, подав ему пример. Придав взгляду суровое выражение и сжав губы, он ответил:
– Мне не следовало водить тебя туда, и я собираюсь рассказать об этом Фредерике. Вред есть не в самом матче, а в публике – там делают ставки и… ну, не важно, но я не должен был вести тебя в подобное место!
– Что за фигня, Джесси! – с отвращением произнес Феликс.
Он уже приготовился к битве, но Джессами, хотя и сверкнул глазами, предпочел проигнорировать оскорбление.
Когда он поведал о своих промахах Фредерике, она отнеслась к ним снисходительно. Ей не казалось, что двенадцатилетний мальчик подвергался какой-либо опасности, посмотрев волнующую мелодраму или боксерский поединок, и, даже когда Джессами сообщил, что некоторые аспекты мелодрамы были явно аморальны, она рассудительно заметила:
– Не думаю, чтобы Феликс обратил на это внимание – его ведь интересуют только приключения. Конечно, не следует постоянно водить его на подобные пьесы, но тебе не в чем упрекнуть себя, Джессами, – ты не причинил брату никакого вреда. Что касается бокса, то мне он кажется отвратительным, но я хорошо знаю, что джентльмены из высшего общества не видят в нем ничего дурного. Даже твой крестный…