Фредерика

Последним из гостей явился Эндимион, который вошел с видом симпатичного школьника-переростка, застигнутого врасплох, и, запинаясь, пробормотал извинения за свое опоздание. Попросил прощения у кузена и, окинув вызывающим взглядом комнату, у всех собравшихся. Он был в карауле — кузен Вернон извинит его, — в этот момент он замер, увидев Черис, и стоял, глядя на нее с нескрываемым восхищением, пока леди Джевингтон не вывела его из этого транса, слегка язвительно спросив, знаком ли он с миледи Джерси и Сефтон. Он вздрогнул, покраснел до корней волос и, кланяясь их светлостям, пробормотал несвязные извинения. К счастью, обеих его неловкость скорее позабавила, чем обидела. Хотя леди Сефтон была просто слишком добродушна, чтобы обидеться, леди Джерси ревниво следила за соблюдением приличий. Но Эндимион избежал ее упреков отчасти потому, что он вообще-то был учтив и, как всякий красивый воспитанный молодой человек, был желанным гостем на балу у любой хозяйки; а отчасти потому, что ее семья и семья Даунтри (как она выражалась) знали друг друга целую вечность. Одной из ее ближайших подруг в детстве была младшая сестра Алверстока, та самая бедняжка Элиза, что вышла за ничем не примечательного мистера Кентмира и почти исчезла с лондонской сцены. И хотя Алверсток, который был на четыре года старше Салли Фрейн, никогда не претендовал на ее руку и состояние, она всегда испытывала к нему нежные чувства и считала давним другом. Он был лет на десять моложе графа Джерси, но хорошо с ним ладил, к тому же оба они были выпускниками Харроу и увлекались скачками и охотой. Кроме того, они жили в Лондоне по соседству, на Беркли-сквер, обстоятельство, которое, по словам леди Джерси, кроме приятного соседства создавало неразрешимую проблему: как добираться в Алверсток-хауз на прием, в экипаже или же, презрев церемонии, пробежать в бальном платье пятьдесят ярдов до соседского дома.

Леди Джерси в определенных кругах называли леди Тишина. Но если кто-то полагал, что ее легкомысленная, несвязная болтовня означала, что у нее пустая голова, то сильно ошибался: она многое знала и ничего не упускала из виду. Она болтала без умолку, даже когда входила в комнату, и о самых невероятных вещах — от свадебных приготовлений в королевской семье до избавления отъявленного убийцы от виселицы, благодаря какой-то забытой статье закона, откопанной дотошными адвокатами. Но, болтая, она отмечала про себя весьма занятные вещи. Она уже знала от одной из приятельниц, этой кошмарной миссис Баррелл, которая узнала об этом от самой леди Бакстед, что Алверсток принял на себя заботы о неких молодых родственниках и прилагал все усилия к тому, чтобы представить свету двух женщин из этой семьи, пригласив их к себе на бал, который он давал в честь своей племянницы; этого было вполне достаточно, чтобы возбудить ее любопытство. Зная Алверстока гораздо лучше, чем миссис Баррелл, леди Джерси не сомневалась, что у него не было ни малейшего намерения устраивать этот бал ради Джейн или какой-либо из своих племянниц. Скорее всего, он делает это для своих новых подопечных, но и это так непохоже на него. Когда она увидела Черис, ее в первый момент посетила мысль, что это новая пассия Алверстока, но в ту же секунду она ее отбросила. Девушка была прелестна, но не во вкусе Алверстока. Невинные бутоны, еще не распустившие свои лепестки, никогда не попадались среди его жертв. Эта его протеже была лишена пикантности. Красивая наивная глупышка, решила леди Джерси, которая наскучила бы Алверстоку через пять минут. Объяснение же, данное Луизой своей старой приятельнице мисс Драммонд Баррелл, будто бы Алверсток счел своим долгом позаботиться о детях Фреда Мерривилла, не могло обмануть того, кто хорошо знал Алверстока. Тогда — зачем? И вдруг ее светлость, кажется, догадалась! Она взглянула на леди Бакстед и поняла, что права: он пригласил эту очаровательную протеже сюда, на бал, чтобы наказать Луизу! Она надоела ему до смерти приставаниями с этим балом для своей невзрачной девицы, и это была его месть, ну и дьявол же он! Пожалуй она заслужила это, подумала леди Джерси, своими беспрерывными осадами. Как и Лукреция: на ее лице светилась приветливая спокойная улыбка, но она, должно быть, пребывала в такой же ярости, как Луиза, а то и больше, так как вдобавок к тому, что ее дочь отошла в тень, она должна была наблюдать, как ее драгоценный Эндимион, не отрываясь, глядел на Черис с самым идиотским видом.