Фрегаты идут на абордаж

— Они-то уж точно не мешали, — решительно отвечал фон Стурза, — ибо он никогда не интересовался тем, какую веру исповедуют его солдаты. Он заботился в первую очередь о процветании нации, а вовсе не о благополучии того или иного курфюрста, сословия или земли. А как далеко заходил он в своих планах… — Венцель фон Стурза развел руками. — Я был всего лишь корнетом в одном из полков его армии и не принадлежал к числу его наперсников, как, например, этот итальянский звездочет Джованни Баттиста Сени. Тут уж я вам ничего не скажу — не знаю.

Карфангер замолчал, задумавшись. Анна спросила гостя, не слишком ли он недооценивает проблемы вероисповедания, когда говорит о военных событиях?

— Как вам сказать, — осторожно начал Венцель фон Стурза. — Конечно, простой народ и кое-кто из зажиточных придают этому очень большое значение, но мне кажется, что многие из них при этом ставят религию превыше интересов нации. А это уже весьма на руку высокородным господам, которые тщатся натянуть тесные ризы веры на свои пышные светские одежды.

Карфангер, в эту минуту как раз занятый теми же мыслями, спросил:

— А Густав Адольф, шведский король, выходит, вступил в войну во имя спасения протестантской веры?

— У нас с Чехии есть такая поговорка: за религию бьются многие, а за деньги — все. И разве не католическая Франция платила по четыреста тысяч талеров в год на содержание шведского войска? Так почему же господа шведы и не думают отправляться к себе домой, хотя в немецких землях им давно уже нечего делать, ибо здесь протестантской вере ничего не грозит?

— Да-а, — протянул Карфангер. — В Мюнстер и Оснабрюк шведов и французов позвали быть гарантами мира. Я же ни минуты не сомневаюсь в том, что раздробленность Германии и междоусобицы наших властителей кое-кому приходятся весьма кстати. Как в таких условиях существовать империи? Мы в Гамбурге чувствуем все это лучше кого бы то ни было, особенно когда выходим в море на наших торговых судах. Мы не ощущаем поддержки империи — той самой империи, без которой Ганза, пожалуй, никогда не поднялась бы в свое время до высот такого могущества.

— Спору нет, вы правы, — согласился фон Стурза, — однако я не считаю, что ослабление империи — единственная причина упадка Ганзы.

— Возможно, очень возможно. Ибо благодаря великим географическим открытиям главные морские пути постепенно переместились из Балтийского и Северного морей, где некогда безраздельно властвовала Ганза, в Атлантический океан. Тем не менее, никому не придет в голову утверждать, что из Гамбурга и Бремена труднее попасть в Атлантику, чем из Голландии или, скажем, ла-маншских портов Англии, не говоря уже о Лондоне.

Увлекшись, Карфангер продолжал развивать свои мысли; Венцель фон Стурза не хотел его прерывать, хотя возражения так и вертелись у него на языке. Но постепенно рассказ Карфангера захватил и его, особенно когда речь зашла о встрече с алжирским рейсом Юсуфом ибн Морадом, со времени которой прошло уже восемь лет, и о последовавших за нею событиях на рейде алжирской гавани. Карфангер поведал и о восьми захваченных пиратами кораблях гамбургского торгового флота, а напоследок — и о своих самых сокровенных планах.

Несколько минут фон Стурза молча размышлял об услышанном, затем заметил, что, по его мнению, Карфангер упустил из виду еще одну причину — и немаловажную — упадка Ганзы и вообще всей германской морской торговли.

— Прошу меня извинить, — продолжал он, — возможно, я вижу вещи в несколько ином свете, поскольку не принадлежу к числу граждан славного города Гамбурга, но хочу вам сказать вот что. Когда я был с графом фон Мансфельдом в Нидерландах и затем, когда немного повидал Англию, мне постоянно казалось, что я очутился в каком-то совершенно другом мире. Сравните сами: кто стоит у руля власти в Англии и в Нидерландах — и кто у вас в Гамбурге или в любом другом германском городе?

— Конечно, Берент, — вступила в разговор Анна, — мне кажется, что господин фон Стурза попал в самую точку. Разве не усердие и дух здорового предпринимательства стали причиной невиданного расцвета Англии и Голландии? И ничего, что на английском троне снова сидит король — у них есть и парламент, где заседают не только сановники и высшая знать, но и граждане низкого происхождения, слово которых тоже имеет вес. А кто слушает бюргера у нас в Германии? Слово короля, герцога или курфюрста — закон, и неважно, что закон этот приносит одни лишь тяготы и бюргеру, и купцу, и всем прочим трудовым сословиям. О крестьянах и вовсе нечего говорить. Конечно, я почти не бывала за стенами Гамбурга и могу ошибаться, но все же уверена, что дело обстоит именно таким образом, не так ли, господин фон Стурза?

— Вашей проницательности можно только позавидовать! — воскликнул тот с неподдельным восхищением. — Разумеется вы правы, я полностью разделяю ваше мнение. Скажу больше: короли и курфюрсты своими распрями и бесконечной борьбой за власть так расшатали, раздробили империю, что вряд ли немцам удастся когда-либо дождаться единых мер веса и длины и единой монеты.